Записи с меткой «сказка про солдата»

Солдат - меткий стрелок

В одной деревне, в маленькой покосившейся избенке, жил старик Ехрем со своей старухой. У них был единственный сын по имени Иван. Старик занимался охотой и был таким метким стрелком, что никогда не возвращался до­мой с пустыми руками.

Однажды Ехрем пошел в лес на охоту и не только ничего не принес, но даже свою любимую собаку Хораську потерял.

Иван всегда выходил встречать отца. Встретил он его и на этот раз. Не увидев Хораськи, Иван опечалился. Отец же, на­оборот, был веселым.

—  Что случилось, отец? — спросил Иван. — И дичи никакой не несешь, и Хораськи с тобой нет.

—  Не огорчайся, сынок, а радуйся, — ответил отец. — Нынче у нас праздник: мне удалось убить лося и медведя.

—  А если убил, так где они? — все еще не верил в такую удачу Иван.

—  Хораська добычу сторожит.

У бедняка Ехрема своей лошади не было и, поев картошки с огурцами, он отправился к своему богатому тезке. Богатей Ехрем согласился дать коня, выговорив такое условие: он дает коня, а охотник Ехрем отдает ему половину добычи.

Ехрем с Иваном поехали в лес, привезли туши убитых зве­рей. Лося они отдали хозяину коня, а медведя оставили себе.

Когда Иван подрос, отец начал брать его с собой на охоту. Он учил его читать следы зверей, учил выслеживать дичь и метко бить из ружья. Прошло немного времени, и Иван научил­ся стрелять так же метко, как отец.

Жизнь шла своим чередом. Минуло лето, наступила осень. Начался рекрутский набор. Жребий пал на сына богача Ехрема, которого тоже звали Иваном. Закручинился богатей, не хо­телось ему свое чадо в солдаты отдавать: ведь в старые времена солдатская служба была долгой — больше двадца­ти лет.

Думал-думал богатый Ехрем, как бы сына от солдатчины отвести, и вот что придумал.

—  Нашего сына зовут Иваном, — сказал он своей жене Марье, — и у бедняка Ехрема сын Иван. Фамилии тоже одина­ковы: тот Иван — Охотников и наш Ванька — Охотников. Так что мы можем вместо своего сына отдать в солдаты сына бед­няка. Попробуй, докажи, что это не тот, а другой Иван на царскую службу пошел.

Сказано — сделано. Пригласил богатый Ехрем к себе в дом нужных людей, угостил их на славу, а кому-то и дорогие по­дарки сделал, и забрали в солдаты не его сына, а сына бедного тезки.

Прослужил Иван месяца три, повели его роту на стрель­бище. Каждому дали щит, вырезанный по фигуре человека. На груди фигуры была нарисована черная точка, надо было по­пасть в эту точку.

Один солдат стреляет — мимо, другой тоже все три патрона выпустил, а в черную точку ни одним не попал. Третий не по­пал, и четвертый промахнулся. Дошел черед до Ивана: он с первого же выстрела попал в черную точку. Туда же послал и вторую, и третью пули.

Раньше офицеры ругали Ивана за то, что когда командо­вали «направо», он поворачивался налево, и наоборот, когда подавалась команда «налево», его почему-то заносило в правую сторону. Теперь офицеры стали на все лады хвалить меткого стрелка Ивана. Раньше сослуживцы-солдаты обращались к не­му не иначе как «Эй, чуваш!» Теперь все стали звать по имени : «Ваня-стрелок».

За ротными последовали полковые стрельбы. И на них Иван отличился: всеми патронами попал в черную точку. Тут уж не только офицеры, но и генералы дивились его меткости. За то, что ни один патрон не пропал даром, главный генерал на­градил Ивана именными часами.

По всему войску прошла слава меткого стрелка Ивана и дошла до самого царя.

Дело было так.

Полковой командир как-то взял Ивана с собой на охоту. Во что ни стреляет Иван — обязательно попадает. Командир только успевает настрелянную дичь на свой охотничий пояс вешать. Потом говорит:

—  Ты все стреляешь птиц, которые на деревьях сидят. А сумеешь ли подстрелить птицу на лету?

Иван тут же поднял с озера стаю уток, выстрелил в одну, и она упала в озеро.

—  А теперь попади вот в эту маленькую птичку, которую мы спугнули, — приказал командир.

Иван и эту птичку сбил первым же выстрелом.

—  Молодец, Иван, — хвалил его командир. — Двадцать пуль ты выпустил и двадцать птиц убил. Теперь пойдем домой, хочу я тебя угостить как следует за такую охоту.

Однако же не пришлось Ивану погостить у полкового коман­дира. Вышли они из леса, а навстречу — тройка бубенцами звенит. Поравнялась с ними, остановилась. С облучка спрыги­вает солдат и подает командиру какую-то бумагу. Командир ее читает, а потом говорит:

—  Не у меня, Ваня-стрелок, а у самого царя гостем будешь. Царь хочет тебя видеть и послал вот эту тройку. Садись и поезжай, ни пуха тебе ни пера!

Когда Иван явился во дворец, его встретил сам царь:

—  Здравствуй, Иван-солдат! Много слышал о тебе, захотел повидать. Отдыхай с дороги, завтра поговорим.

Ивану отвели большую комнату-светлицу, накормили и спать уложили.

На другой день царь призвал его к себе и говорит:

—  Видишь, Иван-солдат, озеро в моем саду? В этом озере я купаюсь, но в последнее время его каждый вечер кто-то му­тит. Поймай того, кто мутит, и приведи ко мне живым или мертвым.

—  Будет  сделано, царь-государь! — ответил Иван.

С закатом солнца он пришел на озеро и спрятался в камы­шах. На вечерней заре на озеро опустились три утки. Опусти­лись и — ну прыгать, кувыркаться, бить крыльями по воде. Глядел-глядел Иван на эту веселую игру, а потом прицелился и выстрелил. Трудно было прицеливаться в темноте, но все же Иван не промахнулся. Две утки улетели, а одну ему удалось подстрелить.

Иван разделся, вошел в озеро и достал раненую утку. По дороге к царскому дворцу утка в какое-то мгновенье преврати­лась в девушку несказанной красоты. Из правой ноги девушки текла кровь. Иван взял девушку под руку, привел в свою ком­нату и перевязал рану платком.

Утром Иван-солдат явился к царю, обо всем рассказал ему я девушку показал. Девушка-красавица понравилась царю. Так понравилась, что решил он на ней жениться. Но надо было по­дождать, пока у нее заживет нога.

Девушка понравилась царю, но самой девушке, похоже, ку­да больше понравился Иван-солдат, чем царь. Надо было что-то придумать, чтобы убрать с дороги Ивана. И царь придумал. Он стал давать ему самые что ни на есть трудные, а то и вовсе невыполнимые поручения.

—  Вот тебе, Иван-солдат, сорок пуль, убей и принеси мне сорок самых разных птиц.

Ивану — хочешь не хочешь — приходится браться за такое нелегкое дело.

В царском саду птиц было немного. Он сумел подстрелить только одиннадцать разных птиц. Пришлось идти в дальний лес. Там Иван подстрелил еще двадцать восемь птичек. Оста­валось найти еще одну птичку, но, как нарочно, никаких птиц больше не попадалось. Уже солнышко стало садиться, лес по­темнел. Пришлось возвращаться домой без сороковой птицы. И вдруг перед самым домом, на дороге, Иван увидел воробья и последней пулей подстрелил его.

Сорок разных птиц принес Иван царю. Но царь за меткую стрельбу не похвалил Ивана, ничем не наградил, а лишь про­молвил: «Ладно» и дал новое поручение:

—  Моей матери, Иван-солдат, что-то нездоровится и ника­кие лекарства не помогают. А нынешней ночью мать видела сон. Во сне ей старик-колдун посоветовал пить медвежье молоко. Так вот ты найди такое молоко и завтра принеси.

Иван пошел в свою комнату и хотел, как и перед всяким трудным делом, лечь спать. Но не идет сон к Ивану. Тогда он сел у окна и тихонько запел. Песня у Ивана была грустная: он знал, что во всей округе не только медведей не было — даже волки не встречались.

Девушка-красавица подошла к Ивану, спросила:

—  Почему ты такой печальный, Иван, почему песня твоя такая грустная?

Иван рассказал ей о своей беде-печали.

—  Это все из-за меня тебе приходится терпеть, — сказала девушка, — и я тебе помогу. Так что ты не горюй, не убивайся. Ложись, поспи. Утро вечера мудренее. Завтра молоко ты добу­дешь. Но знай наперед, царь может не поверить, что оно от медведицы. На такой случай вместе с молоком принеси мед­вежонка.

Девушка была не только красивой, но еще и умной. Она сра­зу поняла, что царь хочет избавиться от Ивана, хочет погу­бить его. Мать царя и не думала хворать. Когда царь с Иваном сидели в светлице и разговаривали, царица отплясывала на балу во дворце.

На другой день рано утром Иван отправился на охоту. И в первом же попавшемся лесу увидел медведицу с медвежатами. Иван убил медведицу, надоил молока и принес его царю. Царь поглядел на молоко и сказал зло:

—  А чем ты докажешь, что это молоко медвежье, а не козье?

Тогда Иван развязал мешок и выпустил из него медвежон­ка.

—  Убери, убери его, — испугался царь. — Теперь я верю. На другой день опять царь вызывает к себе Ивана и дает ему новое задание:

—  Иван-солдат, от медвежьего молока матери не стало луч­ше, принеси завтра молоко львицы.

Еще больше загоревал Иван, сел у окна своей светлицы и запел грустную-грустную песню.

Девушка-красавица к тому времени выздоровела. Она рас­спросила Ивана, а потом раскрыла окно, села рядом и тоже за­пела. Песня была печальная, а Ивану словно бы легче на серд­це от нее сделалось.

Спели они песню, девушка крепко-крепко обняла Ивана и говорит:

—  Боязно мне за тебя, Иван. Погубит тебя коварный царь. И все из-за меня. Не буду поперек твоей дороги становиться.

Сказала так, обернулась серой утицей и через открытое ок­но улетела.

Наутро Иван сказал царю, что девушка опять стала уткой и улетела. Расстроился царь, задумался и говорит:

—  Матери стало легче и за молоком львицы, Иван-солдат, не ходи. Отправляйся на поиски утки-девушки. Хоть со дна морского достань, а без нее на глаза мне не показывайся.

В тот же день ушел Иван из царского дворца, а в какую сторону путь держать, не знает. Пошел, куда глаза глядят. До­шел до леса — за лесом река встретилась, за рекой поле, за полем опять лес. Глядит, на опушке избушка на курьих ножках стоит. Зашел в избушку — старик на лавке сидит.

—  Далеко ли путь держишь, солдат? — спрашивает старик. — Дело пытаешь али от дела лытаешь?

Иван все как есть рассказал старику.

—  Ну тогда ложись, отдохни с дороги, — говорит старик, — а пока ты спишь, я эту девушку-утицу в своей памятной книж­ке поищу.

Выспался Иван, поднялся с лавки. Старик, видно, куда-то отлучался. Заходит в избушку и говорит:

—  Нет, служивый, не записана твоя девушка-красавица в моей книжке. Ну да ты не горюй. Дам я тебе коня-скорохода, поезжай к моему среднему брату, он дольше меня на свете жи­вет, может, в его святцы утица-красавица попала.

Сел Иван на коня-скорохода и уже собрался пустить с мес­та в карьер, но старик придержал его и дал булатный меч-кладенец. А еще вынес старик из сеней большой-пребольшой клубок. Конец нитки он завязал за воротный столб, а клубок кинул впереди коня. Покатился клубок, только успевай его до­гонять.

—  Вот за этим клубком и поезжай, да смотри не отста­вай, — сказал старик на прощанье.

Поскакал-полетел Иван за клубком, только ветер в ушах свистит. Через леса, через поля несет его быстрый конь, оста­ются позади реки. Долго ли, коротко ли летели они, видит Иван на опушке темного леса избушку на курьих ножках. Остановил коня и пошел в ту избушку. Заходит — на лавке такой же ста­рик, как и тот, от которого он уехал, сидит. Только волосы бе­лее и борода длиннее. Рассказал Иван старику, куда и зачем едет, а тот ему в ответ:

—  Ты, солдат, с дороги, наверное, устал. Ляг, отдохни, а я пока загляну в свою книгу, нет ли в ней твоей красавицы.

Выспался Иван, поднялся с лавки. Старик глядит на него и качает головой:

—  Нет, Иван, не нашел я девицы-утицы в своей памятной книге. Придется тебе ехать к нашему старшему брату, он по­дольше на этом свете живет, побольше и знает. А на дорогу дам я тебе вот эту штуку, и дает   Ивану   увесистую дубину.

Поскакал-полетел на своем резвом коне вслед за клубком Иван — только ветер свистит в ушах. Много ли, мало ли време­ни прошло, показался большой лес, а на его опушке — избушка на курьих ножках. В избушке сидел совсем белый старик с длиннющей бородой и как две капли воды похожий на тех, от которых Иван уехал.

—  Куда путь-дорогу держишь, служивый? — спросил ста­рик. — Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?

Иван все ему рассказал и лег на лавку отдохнуть с дороги. А когда проснулся, старик ему сказал:

—  Нашлась твоя девица-красавица, да только далеко она, далеко за морем.

Ивану выбирать не приходится. Царь велел достать девицу-утицу хоть со дна морского.

—  Дорога дальняя, — говорит старичок. — Ну да ты не уны­вай. Дам я тебе с собой шапку-невидимку, она в трудную ми­нуту выручит.

Попрощался Иван с добрым стариком, сел на коня и поехал вослед за клубком дальше.

Долго пришлось ехать, пока море не показалось.

Клубок прыгнул с берега в воду и покатился дальше. Иван оставил коня на берегу, сам поплыл за клубком.

Переплыл он море, вышел на другой берег, видит — на опуш­ке леса дом стоит. Клубок катится к дому, и Иван идет за клубком. Входит в дом и глазам своим не верит — сидит у окна улетевшая от него уткой девица-красавица. Девушка увидела Ивана, обняла и горько заплакала:

—  Бедный Иван! Сколько ты натерпелся из-за меня! Как ты лопал сюда, небось, опять царь за мной послал?

Иван от радости дара речи лишился: молчит и только смот­рит во все глаза на девицу-красу, крепко прижимает к своей груди, боится из рук выпустить.

А девушка рассказывает, как большеголовое чудище Хоранбусь схватило ее на озере, принесло сюда и сделало своей женой.

—  Голова у него, как пивной котел, а когда возвращается с охоты, такой ветер, такая буря поднимается, что деревья с корнем выворачивает.

Только девушка успела так сказать — зашумел-засвистел ветер, закачались деревья, солнце тучами закрыло.

—  Это он возвращается с охоты, Иван, берегись, не то погу­бит тебя Хоранбусь.

Иван надел шапку-невидимку, ждет, что будет дальше. Задрожал, зашатался дом — появилось безобразное чудище:

—  Фу-фу! Человечьим духом пахнет. Выходи, кто пожаловал, будешь мне обедом.

Иван вспомнил про свою чудесную дубинку и скомандовал:

—  Ходи, гуляй, дубинка!

Дубинка начала охаживать чудище, бить его и по рукам, и по ногам, и по большой голове. Гудит голова, и впрямь на пивной котел похожа, вот-вот расколется. Рухнуло чудище на пол и дух испустило. Но чтобы не смогло оно ожить, надо из­рубить тело на мелкие куски. Меч Ивана отскакивал, не брал чудища, пришлось взять меч Хоранбуся.

Разбросал солдат куски на все четыре стороны, вывел деви­цу-красу из дома. Девушка велела взять платок, камень, шка­тулку и гусли. Иван все это взял.

—  Теперь махни платком, — сказала девушка. Иван махнул — где стоял дом, осталось пустое место. Обратная дорога всегда короче. Переплыли они море, сели на быстроногого коня и понеслись через реки и леса на свою родину. По дороге Иван вернул братьям-старикам и шапку, и дубинку, и коня.

За версту до царского дворца присели они отдохнуть. Де­вушка-красавица велела Ивану постелить платок и положить на него камень. Иван так и сделал, и тут же встал, будто из-под земли вырос, большой — не меньше царского — терем. Вош­ли они в терем, поели, попили; Иван, по привычке, лег отдохнуть с дороги. И чтобы его никто не потревожил во сне, посту­чал по шкатулке: постучал один раз — из нее вышел солдат, постучал еще раз — явился второй, на третий раз вышел тре­тий. Двое встали у Ивановой двери на часах, третий пошел нести дежурство у ворот.

Прожил Иван с девицей-красавицей день, прожили они ме­сяц — царь прислал своих солдат узнать, что это за терем по­явился в его владениях и кто в этом тереме живет.

—  А пусть сам придет и узнает,— ответил Иван солдатам. Те передали слова Ивана царю. Разгневался царь и пошел на Ивана войной.

Иван достал шкатулку и стал стучать по ее крышке — надо было приготовить войско для войны.

Не успел Иван настучать много солдат — долго ли было царю с войском версту пройти! — как царская армия начала Ивана одолевать. Что делать? Иван взял гусли и с горя и от­чаяния заиграл. Тут же произошло чудо: царские солдаты пере­стали стрелять, остановились и остались стоять, как вкопан­ные. У Ивана всего набралась какая-то сотня солдат, но этой сотне легко было справиться с остолбеневшими тысячами. Коварный царь был взят в плен. Иван занял его престол и долгие годы, говорят, жил в мире-согласии и со своей красави­цей-женой, и со всем подвластным ему народом.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Ни то ни сё

Жил-был солдат. Звали его "Ни то ни се". А за то его так звали, что был он человек ни пло­хой, ни хороший, ни храбрый, ни робкий, ни пьяница, да и выпить любил, одно слово, был он ни то ни се.

Когда он умер, оставил после себя стариков-родителей, жену, еще молодую, да двух сынков-малолеточков, одного по шестому году, другого по четвертому.

Нужно было солдатику на том свету место отвести какое он себе заслужил; ежели много нагрешил – ад кромешный, а коли богу угодил, то рай пресветлый. И вышло на поверку, что и на том свету он ни то ни се, значит, из грешных повыбился да и в праведные не попал. Куда его девать? Думали, думали и поставили солдата у райской калитки на карауле стоять; должность-де уже ему знакомая, к тому же и приятная: нет-нет да и донесется до него по ветерку из рая ангельское пение.

Стоит солдат на карауле. И пришла к калитке Смерть Красная: один костяк в саване белом, на плече большая коса, которой людей косит. Солдат сперва оробел, а потом подумал: "Чего мне бояться? Я уже умер, значит, не ко мне пришла." Подтянулся и окликнул:

—  Кто идет?!

—  Это я, Смерть Красная, пришла у истинного Христа себе дела просить. Можно ли мне в рай войти?

Видит солдат, что Смерть вовсе не страшна: речь такая тихая, смиренная; набрался храбрости и говорит:

—  Не время, сударыня, обожди малость, а то, ежели поскорости нужно, посиди тут, а я о тебе доложу.

—  Доложи, солдатик, я отдохну немного, изустала. Вошел солдат, докладывает, что пришла Смерть Крас­ная, себе работы просит. И говорит на это Христос:

—  Пусть этот год Смерть косит дряхлых стариков и старух.

Пошел солдат назад, а сам задумался:

—  Ну, несдобровать моим родителям, пришел их черед, давно уж им сюда перебраться нужно. Эх, умрут – худо будет. При стариках все бы получше. Что, разве обмануть костяную-то? Авось не догадается.

Растолкал солдат Смерть Красную: та было вздремнула.

—  Слушай приказ, — говорит. — Вот тебе дело на год: броди по болотам, собирай там колоды да носи их в кучу!

Подивилась Смерть: отроду этого дела у ней не бывало, и не домекнулась, что этот приказ не от Христа, а солда­том выдуман. Делать нечего - пошла. Кое-как год прошел. Гнилые колоды надоели, измаяли бедную. Иную только возьмет, она вся трухлявая, развалится, как ее в кучу нести? Через год Смерть опять у калитки, в рай просится о новой работе узнать. Солдат и пустил бы, да думает: "А ну как пожалуется? Будет мне нахлобучка".

—  Отдохни, голубушка, - говорит он, будто жалеючи, -устала, твое дело нелегкое. Я за тебя справлюсь, посиди тут.

И пошел докладывать, что Смерть пришла, на год про­сит себе работы.

—  Пусть на этот год губит она людей молодых да здоро­вых, - говорит Христос.

Упало сердце солдатское. И рад бы он с Домной пови­даться, да и то думает: "Нечего бабе у калитки делать, а дома останутся двое старых да двое малых. Плохо дело. И не хочешь, да солжешь". Даже осерчал на Смерть Крас­ную.

—  Слушай приказ, — говорит он ей в сердцах, — поди на лесные сечи и самые здоровые пни и коренья корчи и клади в одну кучу.

Всплакнула даже Смерть Красная. За что ей такое на­казание? Однако перечить не посмела и пошла свой урок исполнять. Прошел и этот год. Долог он Смерти показал­ся. Пни и коренья надсадней колод были. Идет опять к знакомой калитке.

—  Нельзя ли, солдатик, мне самой доложиться? Смекнул солдат, что опасно Смерть допустить; хоть жаловаться ей и в голову не приходило, однако хотела она Христу в ноги пасть и слезно его умолять, чтобы сжалился и дал дело привычное. А солдат себе на уме, знает, что и без жалоб догадаются о его проказах.

—  Душой бы рад, голубушка, тебя допустить, да не велено: за что-то на тебя осерчали. А приказали, когда придешь, о тебе доложить.

Что тут делать? Осталась Смерть опять у калитки, сле­зами обливается. Солдат пошел докладывать.

—  На этот год пусть мелюзгу собирает! — задал урок Христос.

"Год от году не легче, — думает солдат, — мои-то ребя­тишки только подросли немного; Васька уж боронит, Ванька сено подгребает. Домна ему и грабли маленькие купила. Смахнет их костяная, как былинок, не помилует. Эх, совру последний раз, будь что будет". И говорит сол­дат Смерти Красной:

—  Ну, нынче твоя работа полегче. Велел тебе Христос по зарослям лишний мелкий осинничек выбирать, людям помогать, нынче помилостивей стал, о тебе спрашивал, не больно ли худа стала?

Понурила Смерть свою голову и пошла на работу.

И третий год минул. Не все солдату обманывать. Дове­лось так, что, когда Смерть пришла к калитке, попалась самому Христу на очи: в оконце он смотрел. И так-то она переменилась, что даже не признал ее с виду, узнал только по голосу.

—  Где ты, Смерть Красная, была? Что делала? Отчего так худа стала?

—  Сам ты, Христос, это знаешь-ведаешь. Даешь мне работу неподходящую. Колоды и в болоте бы сгнили, а сечи мужики вычистили бы, заросли опять зарастут.

И попался солдат, к расправе потребовали. За все его неправды присудил ему Христос носить Смерть по земле на плечах целый год: пешей ей было трудно ходить после той работы. Дали ему опять человеческое тело, на землю спустили. Любо не любо - запрягайся. Тяжелехонек бы­вал солдатский ранец, а эта ноша не в пример тошней: костями Смерть плечи натирает, а что всего хуже - так противно очень.

Зашел солдат в кабак, выпил шкалик по старой привычке, купил табакерку берестяную, табачком ее насыпал; тоже извадка была. Ходит и понюхивает со скуки да с горя. Смерть Красная не знала, что за табак такой и зачем люди нюхают. Спрашивает солдата:

—  Скажи, солдатик, что это у тебя?

—  Спрос, — огрызнулся он. — Кто спросит, тому в голову сбросит.

Так и не сказал. Да пристала Смерть, скажи да скажи. Известно, бабье дело - любопытна была.

—  Рай земной, — пошутил солдат. А та спроста и поверила:

—  Что за рай, пусти меня в рай земной!

Подивился солдат ее глупости, думает: "Посадил бы тебя, проклятую, лишь бы упряталась". Одолела Смерть, все просит:

—  Пусти меня в рай земной!

—  Не влезешь - велика, а носу у тебя нет, чтобы по-мо­ему значит, — говорит солдат.

—  А я комаром обернусь, — не отступает она.

—  Молчи, надоела, а не то полезай скорей, — а сам и табакерку открыл, думает: "Добро бы влезла".

Смерть помахала косой над головой и обернулась ко­маром. Только влетела она в табакерку, солдат мигом закрыл ее крышкой, обвязал табакерку платком покрепче и сунул за пазуху.

Целый год гулял солдат по земле, обзавелся приятеля­ми, виделся и с Домной; только та его долго боялась, за мужа долго не признавала. Пуще глазу берег он табакер­ку, как бы не обтерять. Найдут - развяжут. Нюхать даже перестал. В тот год на земле никто не умирал.

Незаметно прошло время. Пора опять на тот свет. Надо табакерку развязывать... Чуть не задохлась в табакерке Смерть Красная. Вылезла, еле оправилась и первым де­лом - хвать солдата своей косой. Умер солдат и на суд предстал. Хоть и говорил он, что Смерть сама в табакерку напросилась, послали его за это в ад. Об одном лишь упросил солдат: дозволили бы ему еще пожить на земле недельку, деткам своим наказать, чтобы они по-отцовско­му не делали, его злой доли убоялись. Только не к деткам он пошел, а в лес и нарезал там целую ношу лутошек (то есть молодых липок, с которых сдирают лыко).

—  Ну, теперь есть чем от скуки в аду позаняться, — говорит он.

Пришел в ад, не унывает, сел в уголок, достал ножик и давай из лутошек крестики вырезать. Подошли черти сол­дата мучить, а солдат возьмет и бросит в них крестик. Испугались черти, побежали, а солдат вдогонку, всех ра­зогнал. Не стало от него в аду житья. Стали Христа про­сить, чтобы солдата убрал. Делать нечего - вывели. Только куда же его девать? На том свете он так-таки и не ужился. И послали его опять на землю:

—  Живи-де, пока не надоест, а нам тебя не нужно.

Русские народные сказки. СПб.: АО «Пергам», 1993. – 416 с. – ISBN 5-87410-010-5.

Дока на доку

Пришел солдат в деревню и просится ночевать к мужику.

Я бы тебя пустил, служивый, — говорит мужик,— да у меня свадьба заводится, негде тебе спать будет.

—  Ничего, солдату везде место!

—  Ну, ступай!

Видит солдат, что у мужика лошадь в сани запря­жена, и спрашивает:

—  Куда, хозяин, отправляешься?

—  Да, видишь, у нас какое заведение: у кого свадь­ба, тот и поезжай к колдуну да вези подарок! Самый бедный без двадцати рублев не отделается, а коли богат, так и пятидесяти мало, а не отвезешь подарка, всю свадьбу испортит!

—  Послушай, хозяин! Не вози, и так сойдет! Крепко уверил мужика, тот послушался и не поехал к колдуну с гостинцами.

Вот начали свадьбу играть, повезли жениха с невестою закон принимать; едут дорогою, а навстречу поезду бык несется, так и ревет, рогами землю копает. Все поезжане испугалися, а солдат усом не мигнет; где ни взялася — выскочила из-под него собака, бросилась на быка и прямо за глотку вцепилась — бык так и грохнулся наземь.

Едут дальше, а навстречу поезду огромный медведь.

—  Не бойтесь, — кричит солдат, — я худа не допущу!

Опять где ни взялася — выскочила из-под него со­бака, кинулась на медведя и давай его душить; медведь заревел и издох.

Миновала та беда, снова едут дальше, а навстречу поезду заяц выскочил и перебежал дорогу чуть-чуть не под ногами передней тройки. Лошади остановились, храпят, а с места не трогаются!

—  Не дури, заяц,— крикнул на него солдат,— мы. опосля поговорим с тобой! — И тотчас весь поезд легко двинулся.

Приехали к церкви благополучно, обвенчали жениха с невестою и отправились назад, в свою деревню.

Стали ко двору подъезжать, а на воротах черный ворон сидит да громко каркает — лошади опять стали, ни одна с места не тронется.

—  Не дури, ворон, — крикнул на него солдат, — мы с тобой опосля потолкуем.

Ворон улетел, лошади в ворота пошли.

Вот посадили молодых за стол; гости и родичи свои места заняли — как следует, по порядку, начали есть, пить, веселиться. А колдун крепко осердился: гостинцев ему не дали, пробовал было страхи напускать — и то дело не выгорело!

Вот пришел сам в избу, шапку не ломает, образам не молится, честным людям не кланяется и говорит солдату.

—  Я на тебя сердит!

—  А за что на меня сердиться? Ни я не занимал у тебя, ни ты мне не должен! Давай-ка лучше пить да гулять.

—  Давай!

Взял колдун со стола ендову пива, налил стакан и подносит  солдату:

—  Выпей, служивый!

Солдат выпил — у него все зубы в стакан выпали!

—  Эх, братец, — говорит солдат, — как мне без зубов-то быть? Чем будет сухари грызть?

Взял да и бросил зубы в рот — они опять стали попрежнему.

—  Ну, теперь я поднесу! Выпей-ка от меня стакан пива!

Колдун выпил — у него глаза вылезли! Солдат под­хватил его глаза и забросил неведомо куда.

Остался колдун на всю жизнь слепым и закаялся страхи напускать, над людьми мудрить; а мужики и бабы стали за служивого бога молить.

Из сборника «Русские народные сказки», под редакцией И. Киндер

Солдат и царь в лесу

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был мужик; у него было два сына. Пришла солдатчина, и взяли старшего сына в рекруты. Служил он госу­дарю верою и правдою, да таково счастливо, что в не­сколько лет дослужился до генеральского чина.

В это самое время объявили новый набор, и пал жеребей на его меньшего брата; забрили ему лоб, и слу­чилось так, что он попал в тот самый полк, в котором брат его был генералом. Солдат признал было генерала, да куды! Тот от него начисто отказывается:

—  Я тебя не знаю, и ты меня не ведай!

Раз как-то стоял солдат на часах у полкового ящи­ка, возле генеральской квартиры; а у того генерала был большой званый обед, и наехало к нему много офице­ров и бар. Видит солдат, что кому веселье, а ему — нет ничего, и залился горькими слезами. Стали его спра­шивать гости;

—  Послушай, служивый, что ты плачешь?

—  Как мне не плакать? Мой родной брат гуляет да веселится, про меня не вспомянет!

Гости рассказали про то генералу, а генерал рассер­дился:

—  Что вы ему верите? Сдуру врет!

Приказал сменить его с часов и дать ему триста палок, чтоб не смел в родню причитаться. Обидно пока­залось это солдату, нарядился в свою походную амуни­цию и бежал из полку.

Долго ли, коротко ли — забрался он в такой дикий, дремучий лес, что мало кто туда и захаживал, и стал там время коротать, ягодами да кореньями питаться. Вскоре после того собрался царь и выехал на охоту с большою свитою; поскакали они в чистое поле, распусти­ли гончих собак, затрубили в трубы и начали тешиться.

Вдруг откуда ни взялся — выскочил красивый олень, стрелой мимо царя — и бух в реку, переплыл на другую сторону — и прямо в лес. Царь за ним плыл-плыл, скакал-скакал... смотрит — олень из глаз скрылся, охотники далеко назади остались, а кругом густой, темный лес, куда ехать — неведомо, ни одной тропинки не видно.

До самого вечера блуждал он и крепко умаялся. По­падается ему навстречу беглый солдат.

—  Здравствуй, добрый человек! Как сюда попал?

—  Так и так, поехал поохотиться, да в лесу заблу­дился, выведи, брат, на дорогу.

—  Да ты кто таков?

—  Царский слуга.

—  Ну, теперь темно, пойдем, лучше где-нибудь в ов­раге ночуем, а завтра я тебя на дорогу выведу.

Пошли искать — где бы им ночь переспать; шли, шли и увидали избушку.

—  Эва! Бог ночлег послал, зайдем сюда, — говорит солдат.

Входят они в избушку: там сидит старуха.

—  Здорово, бабушка!

—  Здорово, служивый!

—  Давай нам пить да есть!

—  Сама бы съела, да нечего.

—  Врешь ты, старая чертовка! — сказал солдат и стал в печи да и о полкам шарить, глядь — у старухи всего вдоволь: и вино припасено, и кушанье всякое из­готовлено.

Сели за стол, поужинали всласть и полезли на чердак спать. Говорит солдат царю:

—  Береженого и бог бережет! Пусть один из нас отдыхает, а другой на часах стоит.

Кинули жеребей, доставалось первому царю сторо­жить. Солдат дал ему свой острый тесак, поставил у две­рей, заказал не дремать, а коли что случится — тотчас его разбудить, сам лег спать и думает:

«Как-то будет мой товарищ на часах стоять? Пожа­луй, с непривычки не сможет. Дай на него посмотрю».

Вот царь стоял, стоял, и начало его в сон клонить.

—  Что качаешься? — окликает его солдат. — Аль дремлешь?

—  Нет, — отвечает царь.

—  То-то, смотри!

Царь постоял с четверть часа и опять задремал. — Эй, приятель, никак, ты спишь?

—  Нет, и не думаю.

—  Коли заснешь, не пеняй на меня!

Царь постоял еще с четверть часа, ноги у него подкосилися, свалился он на пол и заснул. Солдат вскочил, взял тесак и давай его угощать да приговаривать:

—  Разве так караул держат? Я десять лет прослу­жил, мне начальство ни одной ошибки не простило, а тебя, знать, не учили! Раз-другой простил, а уж третья ви­на завсегда виновата... Ну, теперь ложись спать, я сам на часы стану.

Царь лег спать, а солдат на часах стоит, глаз не смыкает. Вдруг засвистали-захлопали, приехали в ту из­бушку разбойники; старуха встречает их и говорит:

—  К нам-де гости ночевать пришли.

—  Ладно, бабушка! Вот мы целую ночь понапрасну проездили, а наше счастье само в избу привалилося. Давай-ка наперед ужинать!

—  Да ведь гости наши все приели, все выпили!

—  Ишь, смельчаки какие! Да где они?

—  На чердак спать забрались.

—  Ну, я пойду с ними сделаюсь! — сказал один раз­бойник, взял большой нож и полез на   чердак;  только просунул было в дверь голову, солдат как шаркнет тесаком — так голова и покатилася; солдат тотчас втащил на чердак туловище, стоит-дожидается: что дальше будет?

Разбойники ждали, ждали и говорят:

—  Что он долго возится?

Послали другого, солдат и того убил. Вот так-то в короткое время перебил он всех разбойников.

На рассвете проснулся царь, увидал трупы и спраши­вает:

—  Ах, служивый, куда мы попались? Солдат рассказал ему все, как было.

Потом сошли они с чердака. Увидал солдат старуху и закричал на нее:

—  Постой, старая чертовка! Я с тобою разделаюсь. Ишь, что выдумала — разбой держать! Подавай сейчас все деньги!

Старуха открыла сундук, полон золота; солдат насыпал золотом ранец, набил все карманы и говорит своему товарищу:

—  Бери и ты!

Отвечает царь:

—  Нет, брат, не надобно, у нашего царя и без того денег много, а коли у него есть — и у нас будет.

—  Ну, как знаешь! — сказал солдат и повел его из лесу, вывел на большую дорогу.

Ступай, — говорит, — по этой дороге, через час в городе будешь.

—  Прощай, — говорит, царь, — спасибо тебе за услу­гу. Побывай ко мне, я тебя счастливым человеком сде­лаю.

—  Полно врать! Ведь я в бегах, если в город пока­жусь — сейчас схватят.

—  Не сомневайся, служивый! Меня государь очень любит, коли я за тебя попрошу да про твою храбрость расскажу, он не то что простит, еще тебя пожалует.

—  Да где тебя найтить?

—  Прямо во дворец приходи.

—  Ну, ладно, завтра побываю.

Распрощался царь с солдатом и пошел по большой дороге, приходит в свой столичный город и, не мешкая, отдает приказ по всем заставам, абвахтам и караулам, чтоб не зевали: как скоро покажется такой-то солдат, сейчас отдавали бы ему генеральскую честь.

На другой день только показался солдат у заставы, сейчас весь караул выбежал и отдал ему генеральскую честь. Дивуется солдат: что б это значило? И спраши­вает:

—  Кому вы честь отдаете? — Тебе, служивый!

Он вынул из ранца горсть золота и дал караульным на водку.

Идет по городу: куда ни покажется, везде часовые ему честь отдают — только успевай на водку отсчитывать.

«Экой, — думает, — болтун этот царский слуга! Всем успел разблаговестить, что у меня денег много».

Подходит ко дворцу, а там уже войско собрано, и встречает его государь в том самом платье, в котором на охоте был. Тут только узнал солдат, с кем он в лесу ночь ночевал, и крепко испугался: «Это-де царь, а я с ним, словно с своим братом, тесаком управился!»

Царь взял его за руку, перед всем войском благо­дарил за свое спасение и наградил генеральским чином, а старшего брата его в солдаты разжаловал: не отказы­вайся вперед от роду, от племени!

Из сборника «Русские народные сказки», под редакцией И. Киндер

Солдатская загадка

Шли солдаты прохожие, остановились у старушки на отдых. Попросили они попить да поесть, а старуха отзывается:

—  Детоньки, чем же я вас буду потчевать? У меня ничего нету.

А у ней в печи был вареный петух — в горшке, под сковородой. Солдаты это дело смекнули; один — вороватый был! — вышел на двор, раздер­гал воз со снопами, воротился в избу и го­ворит:

—  Бабушка, а бабушка! Посмотри-ка, скот-ат у тебя хлеб ест.

Старуха на двор, а солдаты тем времечком заглянули в печь, вынули из горшка петуха, наме­сто его положили туда ошмёток, а петуха в суму спрятали. Пришла старуха:

—  Детоньки, миленьки! Не вы ли скота-то пустили? Почто же, детоньки, пакостите? Не надо, миленьки!

Солдаты помолчали-помолчали да опять по­просили:

—  Дай же, бабушка, поесть нам!

—  Возьмите, детоньки, кваску да хлебца; будет с вас!

И вздумала старуха похвалиться, что провела их, и загадала им загадку:

—  А что, детоньки, вы люди-то бывалые, всего видали; скажите-ка мне, ныне в Пенском, Чере-пенском, под Сковородным, здравствует ли Куру-хан Куруханович?

—  Нет, бабушка!

—  А кто же, детоньки, вместо его?

—  Да Липан Липанович.

—  А где же Курухан Куруханович?

—  Да в Сумин город переведен, бабушка. После того ушли солдаты. Приезжает сын с поля, просит есть у старухи, а она ему:

—  Поди-ка, сынок! Были у меня солдаты да просили закусить, а я им, дитятко, заганула загадочку про петуха, что у меня в печи; они не сумели отгадать-то.

—  Да какую ты, матушка, заганула им загадку?

—  А вот какую: в Пенском, Черепенском, под Сковородным, здравствует ли Курухан Куруханович? Они не отганули. «Нет, — бают,— бабушка!» — «Где же он, родимые?» — «Да в Сумин город пе­реведен». А того и не знают, что у меня в горшке-то есть!

Заглянула в печь, ан петух-то улетел; только лапоть вытащила.

—  Ахти, дитятко, обманули меня проклятые!

—  То-то, матушка! Солдата не проведешь, он — человек бывалый.

Из сборника А.Н. Афанасьева "Народные русские сказки"