Царевна - лягушка

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, и было у него три сына. Младшего звали Иван-царевич.

Позвал однажды царь сыновей и говорит им:

—  Дети мои милые, вы теперь все на возрасте, пора вам и о невестах подумать!

—  За кого же нам, батюшка, посвататься?

—  А вы возьмите по стреле, натяните свои тугие луки и пустите стрелы в разные стороны. Где стрела упадет — там и сватайтесь.

Вышли братья на широкий отцовский двор, натянули свои тугие луки и выстрелили.

Пустил стрелу старший брат. Упала стрела на боярский двор, и подняла ее боярская дочь.

Пустил стрелу средний брат — полетела стрела к богатому купцу во двор. Подняла ее купеческая дочь.

Пустил стрелу Иван-царевич — полетела его стрела прямо в топкое болото, и подняла ее лягушка-квакушка...

Старшие братья как пошли искать свои стрелы, сразу их нашли: один — в боярском тереме, другой — на купеческом дворе. А Иван-царевич долго не мог найти свою стрелу. Два дня ходил он по лесам и по горам, а на третий день зашел в топкое болото. Смотрит — сидит там лягушка-квакушка, его стрелу держит.

Иван-царевич хотел было бежать и отступиться от своей находки, а лягушка и говорит:

—  Ква-ква, Иван-царевич! Поди ко мне, бери свою стрелу, а меня возьми замуж.

Опечалился Иван-царевич и отвечает:

—  Как же я тебя замуж возьму? Меня люди засмеют!

—  Возьми, Иван-царевич, жалеть не будешь!

Подумал-подумал Иван-царевич, взял лягушку-квакушку, завернул ее в платочек и принес в свое царство-государство.

Пришли старшие братья к отцу, рассказывают, куда чья стрела попала.

Рассказал и Иван-царевич. Стали братья над ним смеяться, а отец говорит:

—  Бери квакушку, ничего не поделаешь!

Вот сыграли три свадьбы, поженились царевичи: старший царевич — на боярышне, средний — на купеческой дочери, а Иван-царевич — на лягушке-квакушке.

На другой день после свадьбы призвал царь своих сыновей и говорит:

—  Ну, сынки мои дорогие, теперь вы все трое женаты. Хочется мне узнать, умеют ли ваши жены хлебы печь. Пусть они к утру испекут мне по караваю хлеба.

Поклонились царевичи отцу и пошли. Воротился Иван-царевич в свои палаты невесел, ниже плеч буйну голову повесил.

—  Ква-ква, Иван-царевич, — говорит лягушка-квакушка, — что ты так опечалился? Или услышал от своего отца слово неласковое?

—  Как мне не печалиться! — отвечает Иван-царевич. — Приказал мой батюшка, чтобы ты сама испекла к утру каравай хлеба...

—  Не тужи, Иван-царевич! Ложись-ка лучше спать-почивать: утро вечера мудренее!

Уложила квакушка царевича спать, а сама сбросила с себя лягушечью кожу и обернулась красной девицей Василисой Премудрой — такой красавицей, что ни в сказке сказать, ни пером описать!

Взяла она частые решета, мелкие сита, просеяла муку пшеничную, замесила тесто белое, испекла каравай — рыхлый да мягкий, изукрасила каравай разными узорами мудреными: по бокам — города с дворцами, садами да башнями, сверху — птицы летучие, снизу — звери рыскучие...

Утром будит квакушка Ивана-царевича:

—  Пора, Иван-царевич, вставай, каравай неси!

Положила каравай на золотое блюдо, проводила Ивана-царевича к отцу.

Пришли и старшие братья, принесли свои караваи, только у них и посмотреть не на что: у боярской дочки хлеб подгорел, у купеческой — сырой да кособокий получился.

Царь сначала принял каравай у старшего царевича, взглянул на него и приказал отнести псам дворовым.

Принял у среднего, взглянул и сказал:

—  Такой каравай только от большой нужды есть будешь!

Дошла очередь и до Ивана-царевича. Принял царь от него каравай и сказал:

—  Вот этот хлеб только в большие праздники есть!

И тут же дал сыновьям новый приказ:

—  Хочется мне знать, как умеют ваши жены рукодельничать. Возьмите шелку, золота и серебра, и пусть они своими руками за ночь выткут мне по ковру!

Вернулись старшие царевичи к своим женам, передали им царский приказ. Стали жены кликать мамушек, нянюшек и красных девушек — чтобы пособили им ткать ковры. Тотчас мамушки, нянюшки да красные девушки собрались и принялись ковры ткать да вышивать — кто серебром, кто золотом, кто шелком.

А Иван-царевич воротился домой невесел, ниже плеч буйну голову повесил.

—  Ква-ква, Иван-царевич, — говорит лягушка-квакушка, — почему так печалишься? Или услышал от отца своего слово недоброе?

—  Как мне не кручиниться! — отвечает Иван-царевич. — Батюшка приказал за одну ночь соткать ему ковер узорчатый!

—  Не тужи, Иван-царевич! Ложись-ка лучше спать-почивать: утро вечера мудренее!

Уложила его квакушка спать, а сама сбросила с себя лягушечью кожу, обернулась красной девицей Василисой Премудрой и стала ковер ткать. Где кольнет иглой раз — цветок зацветет, где кольнет другой раз — хитрые узоры идут, где кольнет третий — птицы летят...

Солнышко еще не взошло, а ковер уж готов.

Вот пришли все три брата к царю, принесли каждый свой ковер. Царь прежде взял ковер у старшего царевича, посмотрел и молвил:

—  Этим ковром только от дождя лошадей покрывать!

Принял от среднего, посмотрел и сказал:

—  Только у ворот его стелить!

Принял от Ивана-царевича, взглянул и сказал:

—  А вот этот ковер в моей горнице по большим праздникам расстилать!

И тут же отдал царь новый приказ, чтобы все три царевича явились к нему на пир со своими женами: хочет царь посмотреть, которая из них лучше пляшет.

Отправились царевичи к своим женам.

Идет Иван-царевич, печалится, сам думает: «Как поведу я мою квакушку на царский пир?..»

Пришел он домой невеселый. Спрашивает его квакушка:

—  Что опять, Иван-царевич, невесел, ниже плеч буйну голову повесил? О чем запечалился?

—  Как мне не печалиться! — говорит Иван-царевич. — Батюшка приказал, чтобы я тебя завтра к нему на пир привез...

—  Не горюй, Иван-царевич! Ложись-ка да спи: утро вечера мудренее!

На другой день, как пришло время ехать на пир, квакушка и говорит царевичу:

—  Ну, Иван-царевич, отправляйся один на царский пир, а я вслед за тобой буду. Как услышишь стук да гром — не пугайся, скажи: «Это, видно, моя лягушонка в коробчонке едет!»

Пошел Иван-царевич к царю на пир один.

А старшие братья явились во дворец со своими женами, разодетыми, разубранными. Стоят да над Иваном-царевичем посмеиваются:

—  Что же ты, брат, без жены пришел? Хоть бы в платочке ее принес, дал бы нам всем послушать, как она квакает!

Вдруг поднялся стук да гром — весь дворец затрясся-зашатался. Все гости переполошились, повскакали со своих мест. А Иван-царевич говорит:

—  Не бойтесь, гости дорогие! Это, видно, моя лягушонка в своей коробчонке едет!

Подбежали все к окнам и видят: бегут скороходы, скачут гонцы, а вслед за ними едет золоченая карета, тройкой гнедых коней запряжена.

Подъехала карета к крыльцу, и вышла из нее Василиса Премудрая — сама как солнце ясное светится.

Все на нее дивятся, любуются, от удивления слова вымолвить не могут.

Взяла Василиса Премудрая Ивана-царевича за руки и повела за столы дубовые, за скатерти узорчатые...

Стали гости есть, пить, веселиться.

Василиса Премудрая из кубка пьет — не допивает, остатки себе за левый рукав выливает. Лебедя жареного ест — косточки за правый рукав бросает.

Жены старших царевичей увидели это — и туда же: чего не допьют — в рукав льют, чего не доедят — в другой кладут. А к чему, зачем — того и сами не знают.

Как встали гости из-за стола, заиграла музыка, начались пляски. Пошла Василиса Премудрая плясать с Иваном-царевичем. Махнула левым рукавом — стало озеро, махнула правым — поплыли по озеру белые лебеди. Царь и все гости диву дались. А как перестала она плясать, все исчезло: и озеро и лебеди.

Пошли плясать жены старших царевичей.

Как махнули своими левыми рукавами — всех гостей забрызгали; как махнули правыми — костями-огрызками осыпали, самому царю костью чуть глаз не выбили. Рассердился царь и приказал их выгнать вон из горницы.

Когда пир был на исходе, Иван-царевич улучил минутку и побежал домой. Разыскал лягушечью кожу и спалил ее на огне.

Приехала Василиса Премудрая домой, хватилась — нет лягушечьей кожи! Бросилась она искать ее. Искала, искала — не нашла и говорит Ивану-царевичу:

—  Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты еще три дня подождал, я бы вечно твоею была. А теперь прощай, ищи меня за тридевять земель, за тридевять морей, в тридесятом царстве, в подсолнечном государстве, у Кощея Бессмертного. Как три пары железных сапог износишь, как три железных хлеба изгрызешь — только тогда и разыщешь меня...

Сказала, обернулась белой лебедью и улетела в окно.

Загоревал Иван-царевич. Снарядился, взял лук да стрелы, надел железные сапоги, положил в заплечный мешок три железных хлеба и пошел искать жену свою, Василису Премудрую.

Долго ли шел, коротко ли, близко ли, далеко ли — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, — две пары железных сапог износил, два железных хлеба изгрыз, за третий принялся. И повстречался ему тогда старый старик.

—  Здравствуй, дедушка! — говорит Иван-царевич.

—  Здравствуй, добрый молодец! Чего ищешь, куда путь держишь?

Рассказал Иван-царевич старику свое горе.

—  Эх, Иван-царевич, — говорит старик, — зачем же ты лягушечью кожу спалил? Не ты ее надел, не тебе ее и снимать было! Василиса Премудрая хитрей-мудрей отца своего, Кощея Бессмертного, уродилась, он за то разгневался на нее и приказал ей три года квакушею быть. Ну, да делать нечего, словами беды не поправишь. Вот тебе клубочек: куда он покатится, туда и ты иди.

Иван-царевич поблагодарил старика и пошел за клубочком.

Катится клубочек по высоким горам, катится по темным лесам, катится по зеленым лугам, катится по топким болотам, катится по глухим местам, а Иван-царевич все идет да идет за ним — не остановится на отдых ни на часок.

Шел-шел, третью пару железных сапог истер, третий железный хлеб изгрыз и пришел в дремучий бор. Попадается ему навстречу медведь.

«Дай убью медведя! — думает Иван-царевич. — Ведь у меня никакой еды больше нет».

Прицелился он, а медведь вдруг и говорит ему человеческим голосом:

—  Не убивай меня, Иван-царевич! Когда-нибудь я пригожусь тебе.

Не тронул Иван-царевич медведя, пожалел, пошел дальше.

Идет он чистым полем, глядь — а над ним летит большой селезень.

Иван-царевич натянул лук, хотел было пустить в селезня острую стрелу, а селезень и говорит ему по-человечески:

—  Не убивай меня, Иван-царевич! Будет время — я тебе пригожусь.

Пожалел Иван-царевич селезня — не тронул его, пошел дальше голодный.

Вдруг бежит навстречу ему косой заяц.

«Убью этого зайца! — думает царевич. — Очень уж есть хочется...»

Натянул свой тугой лук, стал целиться, а заяц говорит ему человеческим голосом:

—  Не губи меня, Иван-царевич! Будет время — я тебе пригожусь.

И его пожалел царевич, пошел дальше.

Вышел он к синему морю и видит: на берегу, на желтом песке, лежит щука-рыба. Говорит Иван-царевич:

—  Ну, сейчас эту щуку съем! Мочи моей больше нет — так есть хочется!

—  Ах, Иван-царевич, — молвила щука, — сжалься надо мной, не ешь меня, брось лучше в синее море!

Сжалился Иван-царевич над щукой, бросил ее в море, а сам пошел берегом за своим клубочком.

Долго ли, коротко ли — прикатился клубочек в лес, к избушке. Стоит та избушка на курьих ножках, кругом себя поворачивается. Говорит Иван-царевич:

—  Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом!

Избушка по его слову повернулась к лесу задом, а к нему передом. Вошел Иван-царевич в избушку и видит: лежит на печи баба-яга — костяная нога. Увидела она царевича и говорит:

—  Зачем ко мне пожаловал, добрый молодец? Волей или неволей?

—  Ах, баба-яга — костяная нога, ты бы меня накормила прежде, напоила да в бане выпарила, тогда бы и выспрашивала!

—  И то правда! — отвечает баба-яга.

Накормила она Ивана-царевича, напоила, в бане выпарила, а царевич рассказал ей, что он ищет жену свою, Василису Премудрую.

—  Знаю, знаю! — говорит баба-яга. — Она теперь у злодея Кощея Бессмертного. Трудно будет ее достать, нелегко с Кощеем сладить: его ни стрелой, ни пулей не убьешь. Потому он никого и не боится.

—  Да есть ли где его смерть?

—  Его смерть — на конце иглы, та игла — в яйце, то яйцо — в утке, та утка — в зайце, тот заяц — в кованом ларце, а тот ларец — на вершине старого дуба. А дуб тот в дремучем лесу растет.

Рассказала баба-яга Ивану-царевичу, как к тому дубу пробраться. Поблагодарил ее царевич и пошел.

Долго он по дремучим лесам пробирался, в топях болотных вяз и пришел наконец к Кощееву дубу. Стоит тот дуб, вершиной в облака упирается, корни на сто верст в земле раскинул, ветками красное солнце закрыл. А на самой его вершине — кованый ларец.

Смотрит Иван-царевич на дуб и не знает, что ему делать, как ларец достать.

«Эх, — думает, — где-то медведь? Он бы мне помог!»

Только подумал, а медведь тут как тут: прибежал и выворотил дуб с корнями. Ларец упал с вершины и разбился на мелкие кусочки.

Выскочил из ларца заяц и пустился наутек.

«Где-то мой заяц? — думает царевич. — Он этого зайца непременно догнал бы...»

Не успел подумать, а заяц тут как тут: догнал другого зайца, ухватил и разорвал пополам. Вылетела из того зайца утка и поднялась высоко-высоко в небо.

«Где-то мой селезень?» — думает царевич.

А уж селезень за уткой летит — прямо в голову клюет. Выронила утка яйцо, и упало то яйцо в синее море...

Загоревал Иван-царевич, стоит на берегу и говорит:

—  Где-то моя щука? Она достала бы мне яйцо со дна морского!

Вдруг подплывает к берегу щука-рыба и держит в зубах яйцо.

—  Получай, Иван-царевич!

Обрадовался царевич, разбил яйцо, достал иглу и отломил у нее кончик. И только отломил — умер Кощей Бессмертный, прахом рассыпался.

Пошел Иван-царевич в Кощеевы палаты. Вышла тут к нему Василиса Премудрая и говорит:

—  Ну, Иван-царевич, сумел ты меня найти, теперь я весь век твоя буду!

Выбрал Иван-царевич лучшего скакуна из Кощеевой конюшни, сел на него с Василисой Премудрой и воротился в свое царство-государство.

И стали они жить дружно, в любви и согласии.

В пересказе М.А. Булатова.

Благодарный мертвец

Жили-были старик, со старухой, было у них три сына. Когда старик заболел, призвал трех своих сыновей и говорит им:

—  Я думаю, что умру, денег у меня много, но на троих будет мало, да еще матери нуж­но; нужно еще мне вас испытать, кто из вас на что гож будет. Завтра ты, старший, возь­ми денег сто рублей и купи на них на рынке в городе разума, а денег домой не приноси.

Утром старший сын взял сто рублей и пошел покупать разум. Приходит в город, спрашивает разум, а купцы смеются над ним; проходил до вечера, а разума найти не мог. Пошел домой, а на дороге ему встречается мужик и ведет собаку.

—  Купи, молодец, собаку.

—  Да на что мне собака?

—  Собака ученая, сама птиц и зверей в лесу ловит, ходи, и ружья не надо.

"Что ж, — думает молодец, — куплю, отец денег не велел приносить, а с собакой такой жить можно хорошо, а не полениться, можно деньги нажить".

—  А сколько стоит собака?

—  Да меньше сотни не возьму.

Порядился, поторговался молодец, да тот не уступил, и отдал сто рублей, а собаку взял. Пришел домой, отец спрашивает:

—  Что, купил разума?

—  Нет, батюшка, спрашивал во всех лавках, да не отда­ли, хотел уж деньги спрятать, да подвернулся случай купить ученую собаку, сама зверей и птиц ловит.

—  Ладно, — говорит отец, — хоть деньги убил и то хорошо, а с собакой век не проживешь, да и не к добру она к тебе попала.

На второй день пошел средний сын покупать разума, в лавках тоже над ним посмеялись, проходил целый день и вечером пошел домой. Видит, на дороге лежит мужик, а птичка сидит на голове и поет. Птичка петь перестала, и мужик проснулся, открыл в клетке дверцы, птичка туда и залетела.

—  Купи, молодец, птичку, — говорит мужик, — птичка стоит сто рублей, птичка не простая, запоет, а кто только станет ее слушать, всякий заснет, и пока она поет, не проснется.

Поторговались, мужик меньше ста рублей не взял, от­дал молодец деньги и взял клетку с птичкой.

Пришел домой и рассказал отцу про покупку, отец и говорит:

—  Это дело немного лучше будет собаки, хоть и с птич­кой не проживешь до смерти, а все-таки не собака; счастливее будешь старшего брата.

На третий день отец младшему сыну дал сто рублей, и тот отправился на рынок покупать разум. Проходил целый день, все спрашивал, где продается разум, только в одной лавке купец сказал ему:

—  Убирайся, молодец, подобру-поздорову, сегодня я дал бы тебе разума, да народу в лавке много, некогда с тобой заниматься. Наскучили, третий день чудаки ходят разум покупать.

Пошел молодец домой, видит, мужик волочит по земле тело человека, подошел и спрашивает:

—  Что ты, дядюшка, делаешь?

—  Да вот этот человек был мне должен восемьдесят рублей, все сулил, что отдаст, тянул, тянул, денег не отдал, сам умер, что с него теперь возьмешь? Так вот я его теперь хоть по земле поволочу.

Жаль стало молодцу мертвеца, он отдал мужику восемьдесят рублей, а на остальные деньги купил гроб и похоронил.

Пришел домой, отец и спрашивает:

—  Ну, что, купил разума?

—  Нет, батюшка, разума не купил, да ничего и другого не купил и денег домой не принес, а деньги издержал вот на что.

И рассказал все, как дело было.

—  Ладно, сынок, — говорит отец, — хоть разума и не купил, а дельно сделал - мертвец к добру. Лучше братьев в жизни будешь, да еще и братьям пособишь.

Отец не умер, живут еще лучше. Старший брат с соба­кой птиц и зверей ловит, продает и денег много получает; средний с птичкой ходит, народ смотрит на диковинную птичку и деньги носит, а младший брат ничего не делает. Прошло так немного времени, отец и говорит им:

—  Вы, дети, поехали бы счастья в чужих людях поиска­ли, пока я живой и домашние дела справляю.

Сыновья согласились и на другой день уехали; старший взял с собой собаку, средний — птичку, а младший — с пустыми руками. Три дня братья ехали вместе, а потом дорога разделилась на три; братья условились через три года приехать к этому месту, а теперь ехать каждому своей дорогой. Простились и поехали.

Старший брат ехал, ехал по своей дороге, вдруг видит, что собака его из лесу с визгом бежит на дорогу. Он остановился, посмотрел, ничего нет. Едет дальше, видит, стоит столб и на столбе надпись: "Туда скоро, а назад никак." Призадумался молодец, но все-таки поехал даль­ше.

Долго ли, коротко ли ехал, подъезжает к избушке. Вошел в избушку, а там старик еле двигается.

—  Фу, фу, русский дух! Слыхом не слыхано, видом не видано, а теперь в очах мерещится. Куда ты, молодец, заехал? Назад уж не выедешь.

—  А что же, дедушка?

—  Да тут у нас в лесу волшебница живет с Бабой Ягой, всех убивают, тебе тоже не миновать.

—  Нельзя ли, дедушка, мне как-нибудь избыть?

—  Можно, — говорит старик, — тебя спрятать.

Взял палочку, и пошли из избы на двор, старик ударил палочкой по собаке, собака превратилась в камень, уда­рил по коню, конь превратился в камень, ударил по чело­веку, и человек стал камнем. Лежат три камня на дороге, вдруг старик слышит, что едет на ступе Баба Яга, подъеха­ла к старику и заругалась, что тот камней на дорогу нава­лил, и спрашивает:

—  А где тут человек с собакой?

—  Не видал, — говорит старик.

—  Врешь! — говорит Яга, ударила старика пестом, старик повалился, она навалила на старика три камня и уехала.

Едет дорогою средний брат, долго ли, коротко ли ехал, подъезжает к столбу, на котором написано: "Помни, что счастье возьмешь, да с ним не умрешь".

Призадумался молодец, но едет дальше. Приезжает он к большому городу. Остановился он в избушке у старушки, утром посылает ее в рынок на денежку обед купить да новости узнать. Пришла старуха и говорит:

—  Напрасно ты, молодец, приехал, в городе у нас чудо: змея в озере завелась, каждый день по девице на корм ей дают, а сегодня жребий выпал к змее царской дочери, вечером пойдет к озеру.

Молодец взял вечером птичку и приходит к озеру, а царская дочь сидит на берегу и плачет. Подошел он к царевне и ждет змею. Вдруг в озере вода заколыхалась, вышла на берег змея, а он открыл в клетке дверцу, птичка села на клетку и поет. Царевна заснула; змея слушает, тихо подвигается к царевне, не дошла немного, легла на землю, растянулась и спит; молодец подошел к змее, отрубил ей голову и все тело разрубил на мелкие куски. Спрятал птичку в клетку, проснулась царевна, он и отвел ее во дворец. Царь оставил молодца у себя во дворце, а через несколько времени их и повенчали.

Раз молодец пошел гулять с царевной, ей захотелось пить, она наклонилась к воде ртом и стала пить, вдруг небольшая змейка вместе с водой попала в рот царевне, она ее проглотила, а через три дня умерла. Пожил во дворце молодец немного времени, жил в счастье, птичку забыл, а когда стал уезжать, хотел птичку взять, но птичка давно умерла, вот и отправился один.

Вперед ему ехать не хотелось, воротился он назад, доехал до трех дорог и думает: "Домой ехать рано, а поеду по дороге старшего брата, узнаю, что с ним". Доехал до столба, надпись прочитал и поехал дальше; видит три камня, а под ними тело человека, а камни какие-то нео­быкновенные: один похож на человека, другой на коня, третий на собаку. "Верно, тут мой братец родимый", — подумал молодец. Слез с коня и хотел отвалить камни, но вдруг слышит шум, видит, бежит ступа по дороге, а в ней сидит Баба Яга; подъехала, ударила молодца и лошадь пестом, и стало два камня.

Едет младший брат по своей дороге. Стоит столб, а на столбе написано: "Много богатства увидишь, да только мертвый возьмешь". Едет дальше, нагоняет человека. Че­ловек ему дал дорогу и спрашивает:

—  Куда, молодец, едешь? Видел ли надпись на столбе, много богатства, а взять нельзя.

—  А еду хоть посмотреть. А ты куда?

—  Я тоже смотреть, если взять нельзя.

—  А коли мы одного богатства захотели посмотреть, то поедем вместе, нам веселее будет.

—  Давай поедем, а с этого времени, что наживем, все будем делить поровну; согласен ли ты?

Молодец согласился, и продолжают путь вдвоем.

Ехали, ехали, и вдруг пред ними стоит дом, а кругом высокая, гладкая стена из железа, и ворот нет; объехали кругом, попасть нельзя. Пробовали стену ломать, не ло­мается. Товарищ и говорит:

—  Плохо дело, придется зубами грызть.

—  Что ты? Как зубами перегрызешь?

—  У меня зубы такие, что перегрызу; за зубы-то меня и наказали: три года по земле нужно скитаться, а потом и на покой.

Девять ночей товарищ грыз стену зубами и прогрыз дырочку, а потом стали ломать и через тридевять ночей проломали такое отверстие, что человеку можно было пройти. Собрались и прошли во двор, потом в дом, в доме никого нет, все комнаты пустые. Пришли к одной двери, дверь крепко заперта и цепями перетянута, опять триде­вять дней товарищ грыз железо; отперли дверь, видят — старик прикован цепями к стене, а на столах множество камней самоцветных. Старик просится на волю; пришлось товарищу опять цепи грызть, три дня погрыз и старика освободил; старик им рассказал, что его волшебница сюда в дом заманила и сорок лет уж он сидит на цепи.

Забрали они трое много самоцветных камней и отправились. Три дня и три ночи шли без отдыха по совету старика, чтобы не захватила волшебница, но из владений волшебницы еще не вышли, а принуждены были ночевать в лесу, так как поднялась страшная буря. Вдруг ночью что-то зашипело, и видят: женщина едет на змее, старик испугался и говорит:

—  Волшебница, все пропало!

Товарищ молодца поднялся, бросился на волшебницу, схватил за горло зубами и перегрыз его. Стали волшебни­цу бросать в огонь, а у ней две бутылочки; товарищ сказал, что эти бутылочки тоже пригодятся. Волшебница сгорела, а змея уплыла, и догнать не могли.

Добрались наконец до того места, где с братьями рас­стались. Вот молодец и говорит товарищу:

—  Пойдем моего брата разыскивать, прежде поедем за средним, он поехал по этой дороге.

—  А мне все равно еще долго бродить придется, поедем, может, ему сделать что-либо пособим.

Поехали двое по дороге среднего брата, а старик не согласился, а пошел по той дороге, по которой проехал старший брат.

Приехали товарищи в город, остановились в избушке. Утром пришла из города старушка и рассказывает това­рищам, что сегодня царевну перенесут в церковь, она уже давным-давно умерла, да не хоронили, а теперь три дня пролежит в церкви, и похоронят.

—  Так вот беда: ночью караулить в церковь идти никто не смеет, будут на иностранный народ жребий бросать, и вам придется жребий брать, а если выпадет, то и караулить идти.

Пошли товарищи жребий брать, и жребий выпал млад­шему брату. Товарищ и говорит ему:

—  Не бойся, иди на караул, только возьми с собой книгу, петуха и гусли; придешь и читай книгу; в полночь она станет из гроба, а ты — под престол, петух пропоет, она в гроб ляжет, а ты сядь на гроб и в гусли играй.

Пришел молодец в церковь, все так и случилось, как товарищ сказал.

На другой день жребий опять ему выпал идти на караул. Все случилось так же, как и в первую ночь. На третий день опять жребий ему выпал. Товарищ и говорит молодцу:

—  Теперь, когда царевна встанет из гроба, ты не под престол иди, а в гроб ляг, а когда пропоет петух, то сядь в гробу и сиди; сядет с тобой рядом царевна, повернется к тебе лицом, высунется у ней изо рта жало, а ты захвати левой рукой покрепче, выдернешь изо рта змею и брось наотмашь.

Пришел молодец в церковь, читает книгу, петухи про­пели, наступила полночь; царевна встала из гроба, а мо­лодец в гроб лег; царевна ходит по церкви и под престол сходила, петухи пропели, она — в гроб, а молодец сел в гробу и сидит; царевна села рядом, повернулась к нему лицом, и видит молодец, что изо рта у нее вытягивается жало, он схватил жало рукой, вытащил змею и бросил наотмашь, царевна и говорит:

—  Ах, как я долго спала.

—  Да если бы не было меня, ты бы и век проспала. Утром молодец свел царевну во дворец, царь наградил его, и он пришел к товарищу. Вечером старуха рассказала им все про царевну, как она замуж выходила, как ей после змейка в рот с водой попала за то, что она пила не по-че­ловечески, не пригоршнями, и что у мужа ее была птичка и людей усыпляла, и сказала им, что муж царевны воро­тился домой.

Ночью товарищи согласились идти по дороге старшего брата. Утром отправились. Нашли дорогу, по которой поехал старший брат, и по ней поехали, прочли на столбе надпись — и дальше; доехали до камней, а под камнями тело, на камнях на трех цветы распустились, а на двух только еще расти начинают. Старик их встретил, очень обрадовался и говорит, что под камнями его брат лежит. Товарищ взял одну бутылочку, прыснул жидкости на кам­ни — и все ожили, прыснул на старика — и тот ожил, тут у всех радости конца не было.

Вдруг что-то зашумело и затрещало, смотрят, едет на ступе Баба Яга; товарищ приготовил бутылочку. Как только Баба Яга подъехала, он прыснул на нее, она вдруг перевернулась в лягушку, прыснул на лягушку, а лягушка надулась, лопнула, и стал небольшой камушек, товарищ взял камушек и положил в бутылочку.

Вот все они и собрались в путь-дорогу, только товарищ младшего брата не хотел возвращаться, а просил отделить половину. По условию все разделили пополам, простился товарищ и пошел дальше, а остальные пошли в город, чтобы взять царевну, а потом домой к отцу идти. Царь всех ласково принял, угощал всех. Царевна узнала своего му­жа, и все поехали к отцу.

Приезжают, старик со старухой обрадовались. Отец провел сыновей в избу и выносит им напоказ самоцветные камни.

—  Вот я и дома был, да вот что достал.

Показал им камни и рассказал, что раз ночью пришел какой-то человек и дал ему все это за то, что младший его сын этого человека от позора избавил: заплатил за него долг восемьдесят рублей и похоронил. Тут только млад­ший сын узнал, с кем он ходил и кто ему помогал во всем. Два старика остались жить у них. После они ездили и все богатство из дома, где был прикован старик, перевезли к себе.

Русские народные сказки. СПб.: АО «Пергам», 1993. – 416 с. – ISBN 5-87410-010-5.

Неумойка

Отслужил солдат три войны, не выслужил и вы­еденного яйца, и отпустили его вчистую.

Вот он вышел на дорогу; шел, шел, пристал и сел у озера. Сидит да думу думает:

—  Куда теперь мне деваться, чем прокормить­ся?.. К черту, что ли, в работники наняться! Только вымолвил эти речи, а чертенок тут как тут - стоит перед ним, кланяется:

—  Здорово, служба!

—  Тебе что надо?

—  Да не сам ли ты захотел к нам в работники наняться? Что ж, служивый, наймись! Жалованье большое дадим.

—  А какова работа?

—  Работа легкая: только пятнадцать лет не бриться, не стричься, нос не утирать и одежи не переменять!

—  Ладно, — говорит солдат, — я возьмусь за эту работу, но с тем уговором, чтобы все мне было готово, чего душа пожелает!

—  Уж это как водится! Будь спокоен, за нами помешки не будет.

—  Ну так по рукам! Сейчас же перенеси меня в большой столичный город да кучу денег притащи; ты ведь сам знаешь, что этого добра у солдата без малого ничего!

Чертенок бросился в озеро, притащил кучу денег и мигом перенес солдата в большой город; перенес и был таков!

—  Вот на дурака напал! — говорит солдат. — Еще не служил, не работал, а деньги взял.

Нанял себе квартиру; не стрижется, не бреется, носа не утирает, одежи не переменяет, живет — богатеет; до того разбогател, что некуда стало денег девать. Что делать с серебром, с золотом? "Дай-ка, — вздумал он, — начну по­могать бедным".

Начал солдат раздавать деньги бедным; и направо дает, и налево дает — а денег у него не только не убывает, а еще и прибавляется. Пошла о нем слава по всему царству, по всем людям.

Вот жил так-то солдат лет четырнадцать; на пятнадца­том году не хватило у царя казны; велел он призвать к себе этого солдата.

Приходит к нему солдат небритый, немытый, нечеса­ный, одежда не переменена.

—  Здравия желаю, ваше величество!

—  Послушай, служивый! Ты, говорят, всем людям добро делаешь; дай мне хоть взаймы денег. У меня на жалованье войскам не хватает. Если дашь, сейчас тебя генералом пожалую.

—  Нет, ваше величество, я генералом быть не желаю; а коли хочешь жаловать, отдай за меня одну из своих доче­рей и бери тогда казны сколько надобно.

Тут король призадумался: и дочерей жалко, и без денег обойтись нельзя.

—  Ну, — говорит, — хорошо; прикажи списать с тебя портрет, я его дочерям покажу — которая за тебя пойдет?

Солдат повернулся, велел списать с себя портрет — точь-в-точь как он есть, и послал его к царю.

У того царя было три дочери; призвал их отец, показывает солдатский портрет старшей:

—  Пойдешь ли за него замуж? Он меня из великой нужды выведет.

Царевна видит, что нарисовано страшилище, волоса всклокочены, ногти не стрижены.

—  Не хочу! — говорит. — Лучше я за черта пойду!

А черт откуда взялся — стоит позади с пером да с бума­гой, услыхал это и записал ее душу. Спрашивает отец среднюю дочь:

—  Пойдешь за солдата замуж?

—  Как же! Я лучше в девках просижу, лучше с чертом свяжусь, чем за него идти!

Черт записал и другую душу.

Спрашивает отец у младшей дочери; она ему отвечает:

—  Видно, судьба моя такова! Иду за него замуж, а там что бог даст!

Царь обрадовался, послал сказать солдату, чтоб к венцу готовился, и отправил к нему двенадцать подвод за золо­том.

Солдат потребовал к себе чертенка:

—  Вот двенадцать подвод — чтобы сейчас были все золо­том насыпаны!

Чертенок побежал в озеро, и пошла у нечистых работа: кто мешок тащит, кто два; живой рукой насыпали воза и отправили к царю во дворец.

Царь поправился и начал звать к себе солдата почитай каждый день, сажал с собой за единый стол; вместе с ним ел и пил.

Вот, пока готовились они к свадьбе, прошло как раз пятнадцать лет: кончился срок солдатской службы. Зовет он чертенка и говорит:

—  Ну, служба моя покончилась: сделай теперь меня молодцом.

Чертенок изрубил его на части, бросил в котел и давай варить; сварил, вынул и собрал все воедино как следует: косточка в косточку, суставчик в суставчик, жилка в жил­ку; потом взбрызнул мертвой и живой водою — и солдат встал таким молодцем, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Обвенчался он с младшею царевною, и стали они жить-поживать, добра наживать...

Прибежал чертенок в озеро; потребовал его дедушка к отчету:

—  Что, как солдат?

—  Отслужил свой срок верно и честно, ни разу не брился, не стригся, одежи не переменял.

Рассердился на него дедушка.

—  В пятнадцать лет, — говорит, — не мог соблазнить солдата! Что даром денег потрачено, какой же ты черт после этого? — и приказал бросить его в смолу кипучую.

—  Постой, дедушка! — отвечает внучек. — За солдатскую душу у меня две записаны.

—  Как так?

—  Да вот как: задумал солдат на царевне жениться, так старшая да средняя сказали отцу, что лучше за черта пойдут замуж, чем за солдата! Стало быть они — наши!

Дедушка оправил чертенка и велел его отпустить: знает-де свое дело!

Русские народные сказки. СПб.: АО «Пергам», 1993. – 416 с. – ISBN 5-87410-010-5.

Краса - долгая коса

Жил-был купец, у него жена померла, и остал­ся сын девяти ден. Он все кричит, все пла­чет. Вот бабки, няньки собрались, никак не унять. Вдруг приходит бабушка-задворенка. Взяла его на руки:

—  Баю-баю, Ванюшка, вырастешь боль­шой, возьмешь замуж Красну Красу - Дол­гую Косу, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру.

Он и замолчал. Вот год молчал. А потом и стал реветь. Ревет, ревет, уему нет. Набежали бабки да няньки, унять нельзя. Пришла бабушка-задворенка:

—  Баю-баю, Ванюшка, вырастешь большой, возьмешь в жены Красну Красу - Долгую Косу, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру.

Он и замолчал. Еще год молчал. А потом опять плачет. Купец его жалеет. Бабки-мамки уговаривают. А он все плачет. Пришла бабушка-задворенка:

—  Не плачь, Ванюшка, вырастешь большой, возьмешь замуж Красную Красу - Долгую Косу, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру.

Он и замолчал. Вот он вырос до возрасту, такой краси­вый. А этот купец женился на другой, молодой. Она все на Иванушку поглядывает. А он все думает о Красе. Вот он и пошел к бабушке-задворенке:

—  Здравствуй, бабушка.

—  Здравствуй.

—  Ты меня, бабушка, сулила оженить на Красной Красе на Долгой Косе?

—  Сулила.

—  Ожени, бабушка.

—  Иди, дитятко, проси у отца самолучшего коня, поезжай в чисто поле, только не спи, не дреми, Красна Краса сама придет.

Он и попросил самолучшего коня. Ему купец коня снарядил. А выходит мачеха на крыльцо.

—  Нехорошо, - говорит, - Ваня, тебе без слуги ехать. Возьми, —  говорит, — моего слугу, он тебе напечет, наварит, спать уложит.

—  Ладно, — говорит. Она побежала да своему слуге сон­ную булавочку дала.

Вот они поехали в чистое поле, раздернули шатер, легли, заспали. Утром будит его слуга:

—  Вставай, Иван - купеческий сын, снарядись невесту встречать.

Он стал его причесывать да ему сонную булавку в голову воткнул. Тот и заспал.

Вот приехала Красная Краса - Долгая Коса на девяти кораблях. Стала его будить - не добудится.

—  Ну, — говорит, — нехорошо сватаешь, купецкий сын. Через день приду на шести кораблях, чтобы не спал.

И уехала. Тут слуга булавочку вынул.

—  Ох, — говорит, — никак я заспал?

—  Заспал, — слуга говорит.

—  Мне во сне снилось, что меня Красная Краса милова­ла.

—  То не во сне снилось. Красная Краса тебя миловала, велела сказать, чтобы не спал. Будет она на шести кораб­лях.

Вот день проходит, они поезжают опять на зеленые луга, к синему морю. Вот мачеха говорит:

—  Что ты, Ванюшка, один поезжаешь, возьми слугу. Он и взял слугу. Ну, приехали, шатер раздернули, спать легли. Утром слуга говорит:

—  Давай, Иван - купеческий сын, приумойся, приодень­ся невесту встречать.

Он взял его причесывать и сонную булавку ему вотк­нул. Тот и заспал.

Вот приехала Красная Краса на шести кораблях. Стала его будить, оглаживать. Он все спит. Она говорит:

—  Ох, досадный какой, разве так невесту встречают? Приеду через месяц на трех кораблях.

И уехала.

Слуга ему булавку и вытянул. Он говорит:

—  Ох, мнилась мне Красная Краса.

—  Не мнилась, а здесь была, тебя миловала, добудиться не могла. Приедет через месяц на одном корабле.

Ну, месяц проходит, поезжают они на зеленые луга к синему морю. Стал слуга Ивана расчесывать, сонную бу­лавку в голову воткнул. Тот и заспал. Приехала Красная Краса, стала его миловать, да не разбудить. Она на слугу поглядела, ногой топнула:

—  Это не богатырь, либо ты, леший, его колдуешь. Ска­жи ему: гребешок пусть ломает, в воду бросает, а ко мне свататься идет.

И уехала.

Тот булавочку повыдернул, да и выдернуть не успел, как Иван встал.

—  Ох-ох-ох, голова болит, мнилась мне Красная Краса.

—  То не мнилась. Она тебя любовала, миловала, добу­диться не могла. Это говорит не богатырь. Пусть гребешок сломает да в воду бросит.

Иван в волосья рукой липнул — тут булавка торчит. Он булавку повыдернул, стал богатырь. Взял тому слуге го­лову отрубил да в море кинул. Домой поехал, мачехе голову ссек и поехал один за Красной Красой за Долгой Косой. Заехал он к бабушке-задворенке.

—  Ты, бабушка, мне Красную Красу сватала?

—  Сватала.

—  Сватала, да не досватала, как мне ее самому добыть?

—  Поезжай в лес, в левую сторону, по правой дорожке. Доедешь до ее царства. Иди в церковь обедню служить. Придут девять братьев, будут тебя в гости звать. Ты не иди. Они будут понуждать, ты их, сколько можешь, толк­ни. Придут назавтра шесть братьев тебя в гости звать, ты и их толкни. Придут после три брата, ты с ними иди. Да в красный угол не садись, да первую чарку не пей, да золо­тым наспичником не утирайся. А будут тебе мамки подар­ки дарить, ты бери только худой ящичек. Да возьми сорок сажен веревки, тот ящик завяжи.

Вот он и поехал в лес, в левую сторону, в правую дорожку. Ехал-ехал, до ее царства доехал. Пошел в цер­ковь обедню служить. А стоит тут Красная Красота и девять братьев.

Тут девять братьев подошли, стали его звать чай пить, а он:

—  Не хочу, — говорит.

А они стали принуждать, он взял их столкнул. Так три брата и пали.

Наутро он пошел обедню служить. Стали его шесть братьев чай пить звать. А он говорит:

—   Не пойду.

Он взял да и столкнул их, три брата и пали. На третий день то же самое, стали его гостить звать. Ну, он пошел. Пошел, а старший брат говорит:

—  Садись в красный угол. А он говорит:

—  Ты старший, ты и садись.

Он понуждает садиться. А Иван взял его в красный угол толкнул. Тут его и разорвало что-то. Ну, средний брат ему стакан дает. А он говорит:

—  Ты старший, тебе первому пить. Тот не хочет. А Иван говорит:

—  Пей.

Тот выпил и пал мертвый. Там какой-то яд был! Ну, чай попили, дают наспичник утереться. Ему дают золотой, а он говорит:

—  Я золотым не хочу, утрись ты золотым. Брат не хочет. Он говорит:

—  Утрись!

Тот утерся да и пал мертвым.

Набежали тут мамки, стали ему подарки давать. Он ничего не берет. Набежали бабки, стали подарки давать. Он говорит:

—  Дайте худой ящик!

Они не хотят, а он кричит:

—  Давайте, а то всех побью!

Они и дали. Он взял, сорок сажен веревки обмотал и поехал. Ехал, ехал, а на ящике веревки трескаются. Он коня пуще нагоняет.

Только вот выехал из лесу, веревки и треснули. Выхо­дит из того ящика Красная Краса.

—  Ну, — говорит, — вывез меня из лесу?

—  Вывез.

—  Ну, так буду тебе честной женой, а не вывез - я б тебя убила.

Приехали к нему и повенчались.

Русские народные сказки. СПб.: АО «Пергам», 1993. – 416 с. – ISBN 5-87410-010-5.

Ни то ни сё

Жил-был солдат. Звали его "Ни то ни се". А за то его так звали, что был он человек ни пло­хой, ни хороший, ни храбрый, ни робкий, ни пьяница, да и выпить любил, одно слово, был он ни то ни се.

Когда он умер, оставил после себя стариков-родителей, жену, еще молодую, да двух сынков-малолеточков, одного по шестому году, другого по четвертому.

Нужно было солдатику на том свету место отвести какое он себе заслужил; ежели много нагрешил – ад кромешный, а коли богу угодил, то рай пресветлый. И вышло на поверку, что и на том свету он ни то ни се, значит, из грешных повыбился да и в праведные не попал. Куда его девать? Думали, думали и поставили солдата у райской калитки на карауле стоять; должность-де уже ему знакомая, к тому же и приятная: нет-нет да и донесется до него по ветерку из рая ангельское пение.

Стоит солдат на карауле. И пришла к калитке Смерть Красная: один костяк в саване белом, на плече большая коса, которой людей косит. Солдат сперва оробел, а потом подумал: "Чего мне бояться? Я уже умер, значит, не ко мне пришла." Подтянулся и окликнул:

—  Кто идет?!

—  Это я, Смерть Красная, пришла у истинного Христа себе дела просить. Можно ли мне в рай войти?

Видит солдат, что Смерть вовсе не страшна: речь такая тихая, смиренная; набрался храбрости и говорит:

—  Не время, сударыня, обожди малость, а то, ежели поскорости нужно, посиди тут, а я о тебе доложу.

—  Доложи, солдатик, я отдохну немного, изустала. Вошел солдат, докладывает, что пришла Смерть Крас­ная, себе работы просит. И говорит на это Христос:

—  Пусть этот год Смерть косит дряхлых стариков и старух.

Пошел солдат назад, а сам задумался:

—  Ну, несдобровать моим родителям, пришел их черед, давно уж им сюда перебраться нужно. Эх, умрут – худо будет. При стариках все бы получше. Что, разве обмануть костяную-то? Авось не догадается.

Растолкал солдат Смерть Красную: та было вздремнула.

—  Слушай приказ, — говорит. — Вот тебе дело на год: броди по болотам, собирай там колоды да носи их в кучу!

Подивилась Смерть: отроду этого дела у ней не бывало, и не домекнулась, что этот приказ не от Христа, а солда­том выдуман. Делать нечего - пошла. Кое-как год прошел. Гнилые колоды надоели, измаяли бедную. Иную только возьмет, она вся трухлявая, развалится, как ее в кучу нести? Через год Смерть опять у калитки, в рай просится о новой работе узнать. Солдат и пустил бы, да думает: "А ну как пожалуется? Будет мне нахлобучка".

—  Отдохни, голубушка, - говорит он, будто жалеючи, -устала, твое дело нелегкое. Я за тебя справлюсь, посиди тут.

И пошел докладывать, что Смерть пришла, на год про­сит себе работы.

—  Пусть на этот год губит она людей молодых да здоро­вых, - говорит Христос.

Упало сердце солдатское. И рад бы он с Домной пови­даться, да и то думает: "Нечего бабе у калитки делать, а дома останутся двое старых да двое малых. Плохо дело. И не хочешь, да солжешь". Даже осерчал на Смерть Крас­ную.

—  Слушай приказ, — говорит он ей в сердцах, — поди на лесные сечи и самые здоровые пни и коренья корчи и клади в одну кучу.

Всплакнула даже Смерть Красная. За что ей такое на­казание? Однако перечить не посмела и пошла свой урок исполнять. Прошел и этот год. Долог он Смерти показал­ся. Пни и коренья надсадней колод были. Идет опять к знакомой калитке.

—  Нельзя ли, солдатик, мне самой доложиться? Смекнул солдат, что опасно Смерть допустить; хоть жаловаться ей и в голову не приходило, однако хотела она Христу в ноги пасть и слезно его умолять, чтобы сжалился и дал дело привычное. А солдат себе на уме, знает, что и без жалоб догадаются о его проказах.

—  Душой бы рад, голубушка, тебя допустить, да не велено: за что-то на тебя осерчали. А приказали, когда придешь, о тебе доложить.

Что тут делать? Осталась Смерть опять у калитки, сле­зами обливается. Солдат пошел докладывать.

—  На этот год пусть мелюзгу собирает! — задал урок Христос.

"Год от году не легче, — думает солдат, — мои-то ребя­тишки только подросли немного; Васька уж боронит, Ванька сено подгребает. Домна ему и грабли маленькие купила. Смахнет их костяная, как былинок, не помилует. Эх, совру последний раз, будь что будет". И говорит сол­дат Смерти Красной:

—  Ну, нынче твоя работа полегче. Велел тебе Христос по зарослям лишний мелкий осинничек выбирать, людям помогать, нынче помилостивей стал, о тебе спрашивал, не больно ли худа стала?

Понурила Смерть свою голову и пошла на работу.

И третий год минул. Не все солдату обманывать. Дове­лось так, что, когда Смерть пришла к калитке, попалась самому Христу на очи: в оконце он смотрел. И так-то она переменилась, что даже не признал ее с виду, узнал только по голосу.

—  Где ты, Смерть Красная, была? Что делала? Отчего так худа стала?

—  Сам ты, Христос, это знаешь-ведаешь. Даешь мне работу неподходящую. Колоды и в болоте бы сгнили, а сечи мужики вычистили бы, заросли опять зарастут.

И попался солдат, к расправе потребовали. За все его неправды присудил ему Христос носить Смерть по земле на плечах целый год: пешей ей было трудно ходить после той работы. Дали ему опять человеческое тело, на землю спустили. Любо не любо - запрягайся. Тяжелехонек бы­вал солдатский ранец, а эта ноша не в пример тошней: костями Смерть плечи натирает, а что всего хуже - так противно очень.

Зашел солдат в кабак, выпил шкалик по старой привычке, купил табакерку берестяную, табачком ее насыпал; тоже извадка была. Ходит и понюхивает со скуки да с горя. Смерть Красная не знала, что за табак такой и зачем люди нюхают. Спрашивает солдата:

—  Скажи, солдатик, что это у тебя?

—  Спрос, — огрызнулся он. — Кто спросит, тому в голову сбросит.

Так и не сказал. Да пристала Смерть, скажи да скажи. Известно, бабье дело - любопытна была.

—  Рай земной, — пошутил солдат. А та спроста и поверила:

—  Что за рай, пусти меня в рай земной!

Подивился солдат ее глупости, думает: "Посадил бы тебя, проклятую, лишь бы упряталась". Одолела Смерть, все просит:

—  Пусти меня в рай земной!

—  Не влезешь - велика, а носу у тебя нет, чтобы по-мо­ему значит, — говорит солдат.

—  А я комаром обернусь, — не отступает она.

—  Молчи, надоела, а не то полезай скорей, — а сам и табакерку открыл, думает: "Добро бы влезла".

Смерть помахала косой над головой и обернулась ко­маром. Только влетела она в табакерку, солдат мигом закрыл ее крышкой, обвязал табакерку платком покрепче и сунул за пазуху.

Целый год гулял солдат по земле, обзавелся приятеля­ми, виделся и с Домной; только та его долго боялась, за мужа долго не признавала. Пуще глазу берег он табакер­ку, как бы не обтерять. Найдут - развяжут. Нюхать даже перестал. В тот год на земле никто не умирал.

Незаметно прошло время. Пора опять на тот свет. Надо табакерку развязывать... Чуть не задохлась в табакерке Смерть Красная. Вылезла, еле оправилась и первым де­лом - хвать солдата своей косой. Умер солдат и на суд предстал. Хоть и говорил он, что Смерть сама в табакерку напросилась, послали его за это в ад. Об одном лишь упросил солдат: дозволили бы ему еще пожить на земле недельку, деткам своим наказать, чтобы они по-отцовско­му не делали, его злой доли убоялись. Только не к деткам он пошел, а в лес и нарезал там целую ношу лутошек (то есть молодых липок, с которых сдирают лыко).

—  Ну, теперь есть чем от скуки в аду позаняться, — говорит он.

Пришел в ад, не унывает, сел в уголок, достал ножик и давай из лутошек крестики вырезать. Подошли черти сол­дата мучить, а солдат возьмет и бросит в них крестик. Испугались черти, побежали, а солдат вдогонку, всех ра­зогнал. Не стало от него в аду житья. Стали Христа про­сить, чтобы солдата убрал. Делать нечего - вывели. Только куда же его девать? На том свете он так-таки и не ужился. И послали его опять на землю:

—  Живи-де, пока не надоест, а нам тебя не нужно.

Русские народные сказки. СПб.: АО «Пергам», 1993. – 416 с. – ISBN 5-87410-010-5.