Морской царь и Василиса Премудрая

За тридевять земель, в тридесятом государстве жил-был царь с царицею; детей у них не было. Поехал царь по чужим землям, по дальним сторонам; долгое время дома не бывал; на ту пору родила ему царица сына, Ивана-царевича, а царь про то и не ведает.

Стал он держать путь в свое государство, стал подъезжать к своей земле, а день-то был жаркий-жаркий, солнце так и пекло! И напала на него жажда великая; что ни дать, только бы воды ис­пить! Осмотрелся кругом и видит невдалеке боль­шое озеро; подъехал к озеру, слез с коня, прилег на брюхо и давай глотать студеную воду. Пьет и не чует беды; а царь морской ухватил его за бороду.

—  Пусти! — просит царь.

—  Не пущу, не смей пить без моего ве­дома!

—  Какой хочешь возьми откуп — только отпусти!

—  Давай то, чего дома не знаешь.

Царь подумал-подумал — чего он дома не зна­ет? Кажись, все знает, все ему ведомо, — и согла­сился. Попробовал — бороду никто не держит; встал с земли, сел на коня и поехал восвояси.

Вот приезжает домой, царица встречает его с царевичем, такая радостная; а он как узнал про свое милое детище, так и залился горькими сле­зами. Рассказал царице, как и что с ним было, поплакали вместе, да ведь делать-то нечего, сле­зами дела не поправишь.

Стали они жить по-старому; а царевич растет себе да растет, словно тесто на опаре — не по дням, а по часам, и вырос большой.

«Сколько ни держать при себе, — думает царь, — а отдавать надобно: дело неминучее!» Взял Ивана-царевича за руку, привел прямо к озеру.

—  Поищи здесь, — говорит, — мой перстень; я ненароком вчера обронил.

Оставил одного царевича, а сам повернул домой. Стал царевич искать перстень, идет по берегу, и попадается ему навстречу старушка.

—  Куда идешь, Иван-царевич?

—  Отвяжись, не докучай, старая ведьма! И без тебя досадно.

—  Ну, оставайся... — И пошла старушка в сто­рону.

А Иван-царевич пораздумался: «За что обругал я старуху? Дай ворочу ее; старые люди хитры и догадливы! Авось что и доброе скажет». И стал ворочать старушку:

—  Воротись, бабушка, да прости мое слово глупое! Ведь я с досады вымолвил: заставил меня отец перстень искать, хожу-высматриваю, а пер­стня нет как нет!

—  Не за перстнем ты здесь; отдал тебя отец морскому царю: выйдет морской царь и возьмет тебя с собою в подводное царство.

Горько заплакал царевич.

—  Не тужи, Иван-царевич! Будет и на твоей улице праздник; только слушайся меня, старуху. Спрячься вон за тот куст смородины и притаись тихохонько. Прилетят сюда двенадцать голубиц — всё красных девиц, а вслед за ними и тринадцатая; станут в озере купаться; а ты тем временем унеси у последней сорочку и до тех пор не отдавай, пока не подарит она тебе своего колечка. Если не су­меешь этого сделать, ты погиб навеки; у морского царя кругом всего дворца стоит частокол высокий, на целые на десять верст, и на каждой спице по голове воткнуто; только одна порожняя, не угоди на нее попасть!

Иван-царевич поблагодарил старушку, спрятал­ся за смородиновый куст и ждет поры-времени.

Вдруг прилетают двенадцать голубиц; ударились о сыру землю и обернулись красными девицами, все до единой красоты несказанной: ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать! Поскидали платья и пустились в озеро: играют, плещутся, смеются, песни поют.

Вслед за ними прилетела и тринадцатая голу­бица; ударилась о сыру землю, обернулась красной девицей, сбросила с белого тела сорочку и пошла купаться; и была она всех пригожее, всех красивее!

Долго Иван-царевич не мог отвести очей своих, долго на нее заглядывался, да припомнил, что говорила ему старуха, подкрался и унес сорочку.

Вышла из воды красная девица, хватилась — нет сорочки, унес кто-то; бросились все искать, искали, искали — не видать нигде.

—  Не ищите, милые сестрицы! Улетайте домой; я сама виновата — недосмотрела, сама и отвечать буду.

Сестрицы — красные девицы ударились о сыру землю, сделались голубицами, взмахнули крыльями и полетели прочь. Осталась одна девица, осмотре­лась кругом и промолвила:

—  Кто бы ни был таков, у кого моя сорочка, выходи сюда; коли старый человек — будешь мне родной батюшка, коли средних лет — будешь бра­тец любимый, коли ровня мне — будешь милый друг!

Только сказала последнее слово, показался Иван-царевич. Подала она ему золотое колечко и го­ворит:

—  Ах, Иван-царевич! Что давно не приходил? Морской царь на тебя гневается. Вот дорога, что ведет в подводное царство; ступай по ней смело! Там и меня найдешь; ведь я дочь морского царя, Василиса Премудрая.

Обернулась Василиса Премудрая голубкою и улетела от царевича.

А Иван-царевич отправился в подводное царст­во; видит — и там свет такой же, как у нас, и там поля, и луга, и рощи зеленые, и солнышко греет.

Приходит он к морскому царю. Закричал на него морской царь:

—  Что так долго не бывал? За вину твою вот те­бе служба: есть у меня пустошь на тридцать верст и в длину и поперек — одни рвы, буераки да каменье острое! Чтоб к завтрему было там как ладонь гладко, и была бы рожь посеяна, и выросла б к раннему утру так высока, чтобы в ней галка могла схорониться. Если того не сделаешь — голова твоя с плеч долой!

Идет Иван-царевич от морского царя, сам сле­зами обливается. Увидала его в окно из своего терема высокого Василиса Премудрая и спрашивает:

—  Здравствуй, Иван-царевич! Что слезами об­ливаешься?

—  Как же мне не плакать? — отвечает царе­вич. — Заставил меня царь морской за одну ночь сровнять рвы, буераки и каменье острое и засеять рожью, чтоб к утру она выросла и могла в ней галка спрятаться.

—  Это не беда, беда впереди будет. Ложись с богом спать; утро вечера мудренее, все будет го­тово!

Лег спать Иван-царевич, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и крикнула громким голосом:

—  Гей вы, слуги мои верные! Ровняйте-ка рвы глубокие, сносите каменье острое, засевайте рожью колосистою, чтоб к утру поспело.

Проснулся на заре Иван-царевич, глянул — все готово: нет ни рвов, ни буераков, стоит поле как ладонь гладкое, и красуется на нем рожь — столь высока, что галка схоронится.

Пошел к морскому царю с докладом.

—  Спасибо тебе, — говорит морской царь, — что сумел службу сослужить. Вот тебе другая работа: есть у меня триста скирдов, в каждом скирду по триста копен — все пшеница белоярая; обмолоти мне к завтрему всю пшеницу чисто-начисто, до единого зернышка, а скирдов не ломай и снопов не разбивай. Если не сделаешь — голова твоя с плеч долой!

—  Слушаю, ваше величество! — сказал Иван-царевич; опять идет по двору да слезами об­ливается.

—  О чем горько плачешь? — спрашивает его Василиса Премудрая.

—  Как же мне не плакать? Приказал мне царь морской за одну ночь все скирды обмолотить, зерна не обронить, а скирдов не ломать и снопов не разбивать.

—  Это не беда, беда впереди будет! Ложись спать с богом, утро вечера мудренее.

Царевич лег спать, а Василиса Премудрая вы­шла на крылечко и закричала громким голосом:

—  Гей вы, муравьи ползучие! Сколько вас на бе­лом свете ни есть — все ползите сюда и повыберите зерно из батюшкиных скирдов чисто-начисто.

Поутру зовет морской  царь Ивана-царевича:

—  Сослужил ли службу?

—  Сослужил, ваше величество!

—  Пойдем посмотрим.

Пришли на гумно — все скирды стоят нетрону­ты, пришли в житницы — все закрома полнехонь­ки зерном.

—  Спасибо тебе, брат! — сказал морской царь. — Сделай мне еще церковь из чистого воску, чтобы к рассвету была готова: это будет твоя последняя служба.

Опять идет Иван-царевич по двору, слезами умывается.

—  О чем горько плачешь? — спрашивает его из высокого терема Василиса Премудрая.

—  Как мне не плакать, доброму молодцу? При­казал морской царь за одну ночь сделать церковь из чистого воску.

—  Ну, это еще не беда, беда впереди будет. Ложись-ка спать, утро вечера мудренее.

Царевич улегся спать, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом:

—  Гей вы, пчелы работящие! Сколько вас на белом свете ни есть — все летите сюда и слепите из чистого воску церковь божию, чтоб к утру была готова!

Поутру встал Иван-царевич, глянул — стоит церковь из чистого воску, и пошел к морскому царю с докладом.

—  Спасибо тебе, Иван-царевич! Каких слуг у меня ни было, никто не сумел так угодить, как ты. Будь же за то моим наследником, всего царства сберегателем; выбирай себе любую из тринадцати дочерей моих в жены.

Иван-царевич выбрал Василису Премудрую; тот­час их обвенчали и на радостях пировали целых три дня.

Ни много ни мало прошло времени, стосковался Иван-царевич по своим родителям, захотелось ему на святую Русь.

—  Что так грустен, Иван-царевич?

—  Ах, Василиса Премудрая, сгрустнулось по отцу, по матери, захотелось на святую Русь.

—  Вот это беда пришла! Если уйдем мы, будет за нами погоня великая; царь морской разгневается и предаст нас смерти. Надо ухитряться!

Плюнула Василиса Премудрая в трех углах, заперла двери в своем тереме и побежала с Ива­ном-царевичем на святую Русь.

На другой день ранехонько приходят посланные от морского царя — молодых подымать, во дворец к царю звать. Стучатся в двери:

—  Проснитеся, пробудитеся! Вас батюшка зовет.

—  Еще рано, мы не выспались, приходите по­сле! — отвечает одна слюнка.

Вот посланные ушли, обождали час-другой и опять стучатся:

—  Не пора-время спать, пора-время вставать!

—  Погодите немного: встанем, оденемся! — от­вечает вторая слюнка.

В  третий  раз  приходят  посланные: царь-де морской гневается, зачем так долго они прохлаж­даются.

—  Сейчас будем! — отвечает третья слюнка. Подождали-подождали   посланные и давай опять стучаться: нет отклика, нет отзыва! Выло­мали двери, а в тереме пусто.

Доложили царю, что молодые убежали; озло­бился он и послал за ними погоню великую.

А Василиса Премудрая с Иваном-царевичем уже далеко-далеко! Скачут на борзых конях без останов­ки, без роздыху.

—  Ну-ка, Иван-царевич, припади к сырой земле да послушай, кет ли погони от морского царя?

Иван-царевич соскочил с коня, припал ухом к сырой земле и говорит:

—  Слышу я людскую молвь и конский топ!

—  Это за нами гонят! — сказала Василиса Пре­мудрая и тотчас обратила коней зеленым лугом, Ивана-царевича — старым пастухом, а сама сдела­лась смирною овечкою.

Наезжает погоня:

—  Эй, старичок! Не видал ли ты — не про­скакал ли здесь добрый молодец с красной девицей?

—  Нет, люди добрые, не видал, — отвечает Иван-царевич. — Сорок лет, как пасу на этом ме­сте — ни одна птица мимо не пролетывала, ни один зверь мимо не прорыскивал!

Воротилась погоня назад:

—  Ваше царское величество! Никого в пути не наехали, видали только: пастух овечку пасет.

—  Что ж не хватали? Ведь это они были! — закричал морской царь и послал новую погоню.

А Иван-царевич с Василисою Премудрой дав­ным-давно скачут на борзых конях.

—  Ну, Иван-царевич, припади к сырой земле да послушай, нет ли погони от морского царя?

Иван-царевич слез с коня, припал ухом к сырой земле и говорит:

—  Слышу я людскую молвь и конский топ.

—  Это за нами гонят! — сказала Василиса Пре­мудрая; сама сделалась церковью, Ивана-цареви­ча обратила стареньким попом, а лошадей — де­ревьями.

Наезжает погоня:

—  Эй, батюшка! Не видал ли ты, не проходил ли здесь пастух с овечкою?

—  Нет, люди добрые, не видал. Сорок лет тру­жусь в этой церкви — ни одна птица мимо не пролетывала, ни один зверь мимо не прорыскивал!

Повернула погоня назад:

—  Ваше царское величество! Нигде не нашли пастуха с овечкою; только в пути и видели, что церковь да попа-старика.

—  Что же вы церковь не разломали, попа не захватили? Ведь это они самые были! — закричал морской царь и сам поскакал вдогонь за Иваном-царевичем и Василисою Премудрою.

А они далеко уехали.

Опять говорит Василиса Премудрая:

—  Иван-царевич! Припади к сырой земле — не слыхать ли погони?

Слез Иван-царевич с коня, припал ухом к сырой земле и говорит:

—  Слышу я людскую молвь и конский топ пуще прежнего.

—  Это сам царь скачет.

Оборотила Василиса Премудрая коней озером, Ивана-царевича — селезнем, а сама сделалась ут­кою.

Прискакал царь морской к озеру, тотчас дога­дался, кто таковы утка и селезень, ударился о сы­ру землю и обернулся орлом. Хочет орел убить их до смерти, да не тут-то было: что ни разлетится сверху... вот-вот ударит селезня, а селезень в воду нырнет; вот-вот ударит утку, а утка в воду нырнет! Бился, бился, так ничего и не смог сделать. По­скакал царь морской в свое подводное царство, а Василиса Премудрая с Иваном-царевичем выждали доброе время и поехали на святую Русь.

Долго ли, коротко ли, приехали они в триде­сятое царство.

—  Подожди меня в этом лесочке, — говорит Иван-царевич Василисе Премудрой, — я пойду до­ложусь наперед отцу, матери.

—  Ты меня забудешь, Иван-царевич!

—  Нет, не забуду.

—  Нет, Иван-царевич, не говори, позабудешь! Вспомни обо мне хоть тогда, когда станут два голубка в окна биться!

Пришел Иван-царевич во дворец; увидали его родители, бросились ему на шею и стали целовать-миловать его. На радостях позабыл Иван-царевич про Василису Премудрую.

Живет день и другой с отцом, с матерью, а на третий задумал свататься к какой-то королевне.

Василиса Премудрая пошла в город и нанялась к просвирне в работницы. Стали просвиры готовить, она взяла два кусочка теста, слепила пару голубков и посадила в печь.

—  Разгадай, хозяюшка, что будет из этих го­лубков!

—  А что будет? Съедим их — вот и все!

—  Нет, не угадала!

Открыла Василиса Премудрая печь, отворила окно — и в ту же минуту голуби встрепенулися, полетели прямо во дворец и начали биться в окна; сколько прислуга царская ни старалась, ничем не могла отогнать их прочь.

Тут только Иван-царевич вспомнил про Василису Премудрую, послал гонцов во все концы рас­спрашивать да разыскивать и нашел ее у просвир­ни; взял за руки белые, целовал в уста сахарные, привел к отцу, к матери, и стали все вместе жить да поживать да добра наживать.

Из сборника А.Н. Афанасьева "Народные русские сказки".

Хрустальная гора

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь; у царя было три сына. Вот дети и говорят ему:

—  Милостивый государь-батюшка! Благослови нас, мы на охоту поедем.

Отец благословил, и они поехали в разные стороны.

Малый сын ездил, ездил и заплутался; выезжает на поляну, на поляне лежит палая лошадь; около этой па­дали собралось много всякого зверя, птицы и гаду.

Поднялся сокол, прилетел к царевичу, сел ему на плечо и говорит:

—  Иван-царевич, раздели нам эту лошадь: лежит она здесь тридцать три года, а мы все спорим, а как поделить — не придумаем.

Царевич слез с своего доброго коня и разделил па­даль: зверям — кости, птицам — мясо, кожа — гадам, а голова — муравьям.

—  Спасибо, Иван-царевич! — сказал сокол.— За эту услугу можешь ты обращаться ясным соколом и му­равьем всякий раз, как захочешь.

Иван-царевич ударился о сырую землю, сделался ясным соколом, взвился и полетел в тридесятое государ­ство; а того государства больше чем наполовину втянуло в хрустальную гору.

Прилетел прямо во дворец, оборотился добрым молодцем и спрашивает придворную стражу:

—  Не возьмет ли ваш государь меня на службу к себе?

—  Отчего не взять такого молодца?

Вот он поступил к тому царю на службу и живет у него неделю, другую и третью. Стала просить царевна:

—  Государь мой батюшка! Позволь мне с Иваном-царевичем на хрустальной горе погулять.

Царь позволил. Сели они на добрых коней и поехали.

Подъезжают к хрустальной горе, вдруг откуда ни возьмись — выскочила золотая коза.

Царевич погнал за ней, скакал, скакал, козы не до­был, а воротился назад — и царевны нету! Что делать? Как к царю на глаза показаться?

Нарядился он таким древним старичком, что и при­знать нельзя; пришел во дворец и говорит царю:

Ваше величество! Найми меня стадо пасти.

Хорошо, будь пастухом, коли прилетит змей о трех головах — дай ему три коровы, коли о шести голо­вах — дай шесть коров, а коли о двенадцати головах — то отсчитывай двенадцать коров.

Иван-царевич погнал стадо по горам, по долам; вдруг летит с озера змей о трех головах:

—  Эх, Иван-царевич, за какое ты дело взялся? Где бы сражаться доброму молодцу, а он стадо пасет! Ну-ка, — говорит, — отгони мне трех коров.

—  Не жирно ли будет? — отвечает царевич. — Я сам в суточки ем по одной уточке, а ты трех коров захотел... Нет тебе ни одной!

Змей осерчал и вместо трех захватил шесть коров: Иван-царевич тотчас обернулся ясным соколом, снял у змея три головы и погнал стадо домой.

—  Что, дедушка? — спрашивает царь. — Прилетал ли трехголовый змей, дал ли ему трех коров?

—  Нет, ваше величество, ни одной не дал!

На другой день гонит царевич стадо по горам, по до­лам; прилетает с озера змей о шести головах и требует шесть коров.

—  Ах ты, чудо-юдо обжорливое! Я сам в суточки ем по одной уточке, а ты чего захотел! Не дам тебе ни еди­ной!

Змей осерчал, вместо шести захватил двенадцать ко­ров, а царевич обратился ясным соколом, бросился на змея и снял у него шесть голов.

Пригнал домой стадо; царь и спрашивает:

—  Что, дедушка, прилетал ли шестиглавый змей, много ли мое стадо поубавилось?

—  Прилетать-то прилетал, да ничего не взял! Поздним вечером оборотился Иван-царевич в муравья

и сквозь малую трещину заполз в хрустальную гору, смотрит — в хрустальной горе сидит царевна.

—  Здравствуй, — говорит Иван-царевич, — как ты сю­да попала?

—  Меня унес змей о двенадцати головах, живет он на батюшкином озере; в том змее сундук таится, в сун­дуке — заяц, в зайце — утка, в утке — яичко, в яичке — семечко; коли ты убьешь его да достанешь это семечко, в те поры можно хрустальную гору извести и меня избавить.

Иван-царевич вылез из той горы, снарядился пасту­хом и погнал стадо.

Вдруг прилетает змей о двенадцати головах:

—  Эх, Иван-царевич! Не за свое ты дело взялся, чем бы тебе, доброму молодцу, сражаться, а ты стадо па­сешь... Ну-ка отсчитай мне двенадцать коров!

—  Жирно будет! Я сам в  суточки ем по одной уточ­ке, а ты чего захотел!

Начали они сражаться, и долго ли, коротко ли сра­жались — Иван-царевич победил змея о двенадцати го­ловах, разрезал его туловище и на правой стороне на­шел сундук; в сундуке — заяц, в зайце — утка, в утке — яйцо, в яйце — семечко.

Взял он семечко, зажег и поднес к хрустальной горе — гора скоро растаяла..

Иван-царевич вывел оттуда царевну и привез ее к отцу; отец возрадовался и говорит царевичу:

—  Будь ты моим зятем!

Тут их обвенчали; на той свадьбе и я был, мед-пиво пил, по бороде текло, в рот не попало.

Иван-царевич и Белый Полянин

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь; у этого царя было три дочери и один сын, Иван-царевич. Царь состарился и помер, а корону при­нял Иван-царевич.

Как узнали про то соседние короли, сейчас собрали несчетные войска и пошли на него войною.

Иван-царевич не знает, как ему быть, приходит к своим  сестрам  и спрашивает:

—  Любезные мои сестрицы! Что мне делать? Все короли  поднялись  на  меня войною.

—  Ах ты, храбрый воин! Чего убоялся? Как же Белый Полянин воюет с бабой-ягою золотой ногою, тридцать лет с коня не слезает, роздыху не знает? А ты, ничего не видя, испугался!

Иван-царевич тотчас оседлал своего доброго коня, надел на себя сбрую ратную, взял меч-кладенец, копье долгомерное и плетку шелковую, помолился богу и выехал против неприятеля; не столько мечом бьет,  сколько конем топчет; перебил все воинство вражее, воротился в город, лег спать и спал трое суток беспро­будным сном.

На четвертые сутки проснулся, вышел на балкон, глянул в чистое поле — короли больше того войск со­брали, и опять под самые стены подступили.

Запечалился царевич, идет к своим сестрам:  — Ах, сестрицы! Что мне делать? Одну силу истре­бил, другая под городом стоит, пуще прежнего грозит.

—  Какой же ты воин! Сутки воевал, да трое суток без просыпа спал. Как же Белый Полянин воюет с ба­бой-ягою золотой ногою, тридцать лет с коня не слеза­ет,  роздыху не знает?

Иван-царевич побежал в белокаменные конюшни, оседлал доброго коня богатырского, надел сбрую рат­ную, опоясал меч-кладенец, в одну руку взял копье долгомерное, в другую плетку шелковую, помолился богу и выехал против неприятеля.

Не ясен сокол налетает на стадо гусей, лебедей и на серых утиц, нападает Иван-царевич на войско вражее; не столько сам бьет, сколько конь его топчет. Побил рать-силу великую, воротился домой, лег спать и спал непробудным сном шесть суток.

На седьмые сутки проснулся, вышел на балкон, гля­нул в чистое поле — короли больше того войск собрала и опять весь город обступили.

Идет  Иван-царевич  к сестрам:

—  Любезные мои сестрицы! Что мне делать? Две силы истребил, третья под стенами стоит, еще пуще грозит.

—  Ах ты, храбрый воин! Одни сутки воевал, да шесте­ро без просыпа спал. Как же Белый Полянин воюет с бабой-ягою золотой ногою, тридцать лет с коня не сле­зает, роздыху не знает?

Горько показалось то царевичу, побежал он в бело­каменные конюшни, оседлал своего доброго коня бога­тырского, надел на себя сбрую ратную, опоясал меч-кладенец, в одну руку взял копье долгомерное, в другую плет­ку шелковую, помолился богу и выехал против неприя­теля.

Не ясен сокол налетает на стадо гусей, лебедей и на серых утиц, нападает Иван-царевич на войско вражее; не столько сам бьет, сколько конь его топчет. Побил рать-силу великую, воротился домой, лег спать и спал непробудным сном девять суток.

На десятые сутки проснулся, призвал всех министров и сенаторов.

—  Господа мои министры да сенаторы! Вздумал я в чужие страны ехать, на Бела Полянина посмотреть, про­шу вас судить и рядить, все дела разбирать  в правду.

Затем попрощался с сестрами, сел на коня и поехал в путь-дорогу.

Долго ли, коротко ли — заехал он в темный лес, ви­дит — избушка стоит, в той избушке стар человек жи­вет. Иван-царевич зашел к нему:

—  Здравствуй, дедушка!

—  Здравствуй, русский царевич! Куда бог несет?

—  Ищу Белого Полянина, не знаешь ли, где он?

—  Сам я не ведаю, а вот подожди, соберу своих вер­ных слуг и спрошу у них.

Старик выступил на крылечко, заиграл в серебряную трубу — и вдруг начали к нему со всех сторон- птицы слетаться. Налетело их видимо-невидимо, черной тучею все небо покрыли.

Крикнул стар человек громким голосом, свистнул мо­лодецким посвистом:

—  Слуги мои верные, птицы перелетные! Не видали ль, не слыхали ль чего про Белого Полянина?  — Нет, видом не видали, слыхом не слыхали!

—  Ну, Иван-царевич, — говорит стар человек, — сту­пай теперь к моему старшему брату, может, он тебе ска­жет. На, возьми клубочек, пусти перед собой, куда клу­бочек покатится, туда и коня управляй.

Иван-царевич сел на своего доброго коня, покатил клу­бочек и поехал вслед за ним; а лес все темней да тем­ней.

Приезжает царевич к избушке, входит в двери; в из­бушке старик сидит — седой как лунь.

—  Здравствуй, дедушка!

—  Здравствуй, русский царевич! Куда путь держишь?

—  Ищу Белого Полянина, не знаешь ли, где он?

—  А вот погоди, соберу своих верных слуг и спрошу у них.

Старик выступил на крылечко, заиграл в серебряную трубу — и вдруг собрались к нему со всех сторон раз­ные звери. Крикнул им громким голосом, свистнул моло­децким посвистом:

—  Слуги мои верные, звери прыскучие! Не видали ль, не слыхали ль чего про Белого Полянина?

—  Нет, — отвечают- звери, — видом , не видали, слы­хом не слыхали.

—  А ну, рассчитайтесь промеж себя, может, не все пришли.

Звери рассчитались промеж себя — нет кривой вол­чицы.

Старик послал искать ее; тотчас побежали гонцы и привели ее.

—  Сказывай, кривая волчица, не знаешь ли ты Бе­лого Полянина?

—  Как мне его не знать, коли я при нем  завсегда живу; он войска побивает, а я мертвым трупом питаюсь.

—  Где же он теперь?

—  В чистом поле, на большом кургане, в шатре спит. Воевал он с бабой-ягою золотой ногою, а после бою за­лег на двенадцать суток спать.

—  Проводи туда Ивана-царевича.

Волчица побежала, а вслед за нею поскакал царевич.

Приезжает он к большому кургану, входит в шатер — Белый Полянин крепким сном почивает «Вот сестры мои говорили, что Белый Полянин без роздыху воюет, а он на двенадцать суток спать залег! Не заснуть ли и мне пока?»

Подумал-подумал Иван-царевич и лег с ним рядом. Тут прилетела в шатер малая птичка, вьется у самого изголовья и говорит таковые слова:

—  Встань-пробудись, Белый Полянин, и предай злой смерти моего брата Ивана-царевича, не то встанет — сам тебя убьет!

Иван-царевич вскочил, поймал птичку, оторвал ей правую ногу, выбросил за шатер и опять лег возле Бе­лого Полянина.

Не успел заснуть, как прилетает другая птичка, вьется у изголовья и говорит:

—  Встань-пробудись, Белый Полянин, и предай злой смерти брата моего Ивана-царевича, не то он встанет — сам тебя убьет!

Иван-царевич вскочил, поймал птичку, оторвал ей правое крыло, выбросил ее из шатра и опять лег на то же место.

Вслед за тем прилетает третья птичка, вьется у из­головья и говорит:

—  Встань-пробудись, Белый Полянин, и предай злой смерти брата моего Ивана-царевича, не то он встанет да тебя убьет!

Иван-царевич вскочил, изловил ту птичку и оторвал ей клюв; птичку выбросил вон, а сам лег и крепко заснул.

Пришла пора — пробудился Белый Полянин, смот­рит — рядом с ним незнамо какой богатырь лежит, схва­тился за острый меч и хотел было предать его злой смерти, да удержался вовремя. «Нет, — думает, — он наехал на меня сонного, а меча не хотел кровавить, не честь, не хвала и мне, доброму молодцу, загубить его! Сонный что мертвый! Лучше разбужу его».

Разбудил Ивана-царевича и спрашивает:

—  Добрый ли, худой ли человек? Говори? как тебя по имени зовут и зачем сюда заехал?

—  Зовут меня Иваном-царевичем, а приехал на тебя посмотреть, твоей силы попытать.

—  Больно смел ты, царевич! Без спросу в шатер вошел, без докладу выспался, молено тебя за то смерти предать!

Эх, Белый Полянин! Не перескочил через ров, да хвастаешь, подожди — может, споткнешься! У тебя две руки, да и меня мать не с одной родила. Сели они на своих богатырских коней, съехались и ударились, да так сильно, что их копья вдребезги разле­телись, а добрые кони на колени попадали.

Иван-царевич вышиб из седла Белого Полянина и за­нес над ним острый меч. Взмолился ему Белый Полянин:

—  Не дай мне смерти, дай мне живот! Назовусь тво­им меньшим братом, вместо отца почитать буду.

Иван-царевич взял его за руку, поднял с земли, по­целовал в уста и назвал своим меньшим братом:

—  Слышал я, брат, что ты тридцать лет с бабою-ягою золотой ногою воюешь, за что у вас война?

—  Есть у нее дочь-красавица, хочу добыть да же­ниться.

—  Ну, — сказал царевич, — коли дружбу водить, так в беде помогать! Поедем воевать вместе.

Сели на коней, выехали в чистое поле; баба-яга зо­лотая нога выставила рать-силу несметную.

То нe ясные соколы налетают на стадо голубиное, напускаются сильномогучие богатыри на войско вражее! Не столько мечами рубят, сколько конями топчут, при­рубили, притоптали целые тысячи.

Баба-яга наутек бросилась, а Иван-царевич за ней вдогонку. Совсем было нагонять стал — как вдруг прибежала она к глубокой пропасти, подняла чугунную доску и скрылась под землею.

Иван царевич и Белый Полянин накупили быков мно­гое множество, начали их бить, кожи сымать да ремни резать; из тех ремней канат свили — да такой длинный, что один конец здесь, а другой на тот свет достанет.

Говорит царевич Белому Полянину:

—  Опускай меня скорей в пропасть, да назад каната не вытаскивай, а жди: как я за канат дерну, тогда и та­щи!

Белый Полянин опустил его в пропасть на самое дно. Иван-царевич осмотрел кругом и пошел искать бабу-ягу. Шел, шел, смотрит — за решеткой портные сидят.

—  Что вы делаете?

—  А вот что, Иван-царевич: сидим да войско шьем для бабы-яги золотой ноги.

—  Как же вы шьете?

—  Известно как: что кольнешь иглою, то и казак с пикою, на лошадь садится, в строй становится и идет войной на Белого Полянина.

—  Эх, братцы! Скоро вы делаете, да не крепко; ста­новитесь-ка в ряд, я вас научу как крепче шить.

Они тотчас выстроились в один ряд, а Иван-царевич как махнет мечом, так и полетели головы. Побил порт­ных и пошел дальше.

Шел, шел, смотрит — за решеткою сапожники сидят.

—  Что вы тут делаете?

—  Сидим да войско готовим для бабы-яги золотой ноги.

—  Как же вы, братцы, войско готовите?

—  А вот как: что шилом кольнем, то и солдат с ружь­ем, на коня садится, в строй становится и идет войной на Белого Полянина.

—  Эх, ребята! Скоро вы делаете, да не споро. Становитесь-ка в ряд, я вас получше научу.

Вот они стали в ряд; Иван-царевич махнул мечом, и полетели головы. Побил сапожников и опять в дорогу.

Долго ли, коротко ли — добрался он до большого пре­красного города; в том городе царские терема выстроены, в тех теремах сидит девица красоты неописанной.

Увидала она в окно добра молодца: полюбились ей кудри черные, очи соколиные, брови соболиные, ухватки богатырские; зазвала к себе царевича, расспросила, ку­да и зачем идет.

Он ей сказал, что ищет бабу-ягу золотую ногу.

—  Ах, Иван-царевич, ведь я ее дочь; она теперь спит непробудным сном, залегла отдыхать на двенадцать суток.

Вывела его из города и показала дорогу.

Иван-царевич пошел к бабе-яге золотой ноге, застал ее сонную, ударил мечом и отрубил ей голову. Голова покатилась и промолвила:

—  Бей еще, Иван-царевич!

—  Богатырский удар и один хорош! — отвечал царе­вич, воротился в терема к красной девице, сел с нею за столы дубовые, за скатерти браные. Наелся-напился и стал ее спрашивать:

—  Есть ли на свете сильнее меня и краше тебя?

—  Ах, Иван-царевич! Что я за красавица! Вот как за тридевять земель, в тридесятом царстве живет у ца­ря-змея королевна, так та подлинно красота несказан­ная: она только ноги помыла, а я тою водою умылась!

Иван-царевич взял красную девицу за белую руку, привел к тому месту, где канат висел, и подал знак Белому Полянину. Тот ухватился за канат и давай тянуть; тянул, тянул и вытащил царевича с красной деви­цей.

—  Здравствуй, Белый Полянин, — сказал Иван-ца­ревич, — вот тебе невеста, живи, веселись, ни о чем не крушись! А я в змеиное царство поеду.

Сел на своего богатырского коня, попрощался с Белым Полянином и его невестою и поскакал за триде­вять земель.

Долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается — при­ехал он в царство змеиное, убил царя-змея, освободил из неволи прекрасную королевну и женился на ней; после того воротился домой и стал с молодой женою жить-по­живать да добра наживать.

Марья Моревна

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Иван-царевич; у него было три сестры: одна Марья-царевна, другая Ольга-царевна, третья Анна-царевна. Отец и мать у них померли; умирая, они сыну наказы­вали:

—  Кто первый за твоих сестер станет свататься, за того и отдавай — при себе не держи долго!

Царевич похоронил родителей и с горя пошел с сест­рами во зеленый сад погулять. Вдруг находит на небо туча черная, встает гроза страшная.

—  Пойдемте, сестрицы, домой! — говорит Иван-царе­вич.

Только пришли во дворец — как грянул гром, раздво­ился потолок, и влетел к ним в горницу ясен сокол, ударился об пол, сделался добрым молодцем и говорит:

—  Здравствуй, Иван-царевич! Прежде я ходил гос­тем, а теперь пришел сватом, хочу у тебя сестрицу, Марью-царевну посватать.

—  Коли люб ты сестрице, я ее не унимаю — пусть с богом идет!

Марья-царевна согласилась; сокол женился и унес ее в свое царство.

Дни идут за днями, часы бегут за часами — целого года как не бывало; пошел Иван-царевич с двумя сест­рами во зеленый сад погулять. Опять встает туча с вих­рем, с молнией.

—  Пойдемте, сестрицы, домой! — говорит царевич.

Только пришли во дворец — как ударил гром, распалася крыша, раздвоился потолок, и влетел орел, ударил­ся об пол и сделался добрым молодцем.

—  Здравствуй, Иван-царевич! Прежде я гостем ходил, а теперь пришел сватом.

И посватал Ольгу-царевну. Отвечает Иван-царевич:

—  Если ты люб Ольге-царевне, то пусть за тебя идет, я с нее воли не снимаю.

Ольга-царевна согласилась и вышла за орла замуж; орел подхватил ее и унес в свое царство.

Прошел еще один год; говорит Иван-царевич своей младшей сестрице:

—  Пойдем, во зеленом саду погуляем!

Погуляли немножко; опять встала туча с вихрем, с молнией.

—  Вернемся; сестрица, домой!

Вернулись домой, не успели сесть — как ударил гром, раздвоился потолок, и влетел ворон; ударился ворон об пол и сделался добрым молодцем: прежние были хоро­ши собой, а этот еще лучше.

—  Ну, Иван-царевич, прежде я гостем ходил, а те­перь пришел сватом, отдай за меня Анну-царевну.

—  Я с сестрицы воли не снимаю, коли ты полюбился ей, пусть идет за тебя.

Вышла за ворона Анна-царевна, и унес он ее в свое государство.

Остался Иван-царевич один; целый год жил без сестер, и сделалось ему скучно. — Пойду, — говорит, — искать сестриц.

Собрался, в дорогу, шел, шел и видит — лежит в по­ле рать-сила побитая. Спрашивает Иван-царевич:

—  Коли есть тут жив человек — отзовися! Кто побил это войско великое?

Отозвался ему жив человек:

—  Все это войско великое побила Марья Моревна, прекрасная королевна.

Пустился Иван-царевич дальше, наезжал на шатры белые, выходит к нему навстречу Марья Моревна, пре­красная, королевна:

—  Здравствуй, царевич, куда тебя бог несет — по воле аль по неволе?

Отвечал ей Иван-царевич:

—  Добрые молодцы по неволе не ездят!

—  Ну, коли дело не к спеху, погости у меня в шат­рах.

Иван-царевич тому и рад, две ночи в шатрах ноче­вал, полюбился Марье Моревне и женился на ней. Марья Моревна, прекрасная королевна, взяла его с собой в свое государство; пожили они вместе сколько-то времени, и вздумалось королевне на войну собираться, покидает она на Ивана-царевича все хозяйство и приказывает:

—  Везде ходи, за всем присматривай, только в этот чулан не моги заглядывать!

Он не вытерпел: как только Марья Моревна уехала, тотчас бросился в чулан, отворил дверь, глянул — а там висит Кощей Бессмертный, на двенадцати цепях при­кован.

Просит Кощей у Ивана-царевича:

—  Сжалься надо мной, дай мне напиться! Десять лет я здесь мучаюсь, не ел, не пил — совсем в горле пересохло!

Царевич подал ему целое ведро воды; он выпил и еще запросил:

—  Мне одним ведром не залить жажды, дай еще!

Царевич подал другое ведро; Кощей выпил и запро­сил третье, а как выпил третье ведро — взял свою прежнюю силу, тряхнул цепями и сразу все двенадцать порвал.

—  Спасибо, Иван-царевич! — сказал Кощей Бессмертный. — Теперь тебе никогда не видать Марьи Моревны, как ушей своих! — и страшным вихрем вылетел в окно, нагнал на дороге Марью Моревну, прекрасную королев­ну, подхватил ее и унес к себе.

А Иван-царевич горько-горько заплакал, снарядился и пошел в путь-дорогу:

—  Что ни будет, а разыщу Марью Моревну!

Идет день, идет другой, на рассвете третьего видит чудесный дворец, у дворца дуб стоит, на дубу ясен сокол сидит. Слетел сокол с дуба, ударился оземь, обер­нулся добрым молодцем и закричал:

—  Ах, шурин мой любезный! Как тебя господь милует?

Выбежала Марья-царевна, ветрела Ивана-царевича радостно, стала про его здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать.

Погостил у них царевич три дня и говорит:

—  Не могу у вас гостить долго, я иду искать жену мою, Марью Моревну, прекрасную королевну.

—  Трудно тебе сыскать ее, — отвечает сокол. — Оставь здесь на всякий случай свою серебряную ложку: будем на нее смотреть, про тебя вспоминать.

Иван-царевич оставил у сокола свою серебряную ложку и пошел в дорогу.

Шел он день, шел другой, на рассвете третьего видит дворец еще лучше первого, возле дворца дуб стоит, на дубу орел сидит. Слетел орел с дерева, ударился оземь, обернулся добрым молодцём и закричал:

—  Вставай, Ольга-царевна! Милый наш братец идет. Ольга-царевна тотчас прибежала навстречу, стала его целовать-обнимать, про здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать.

Иван-царевич погостил у них три денька и говорит:

—  Дольше гостить мне некогда, я иду искать жену мою, Марью Моревну, прекрасную королевну.

Отвечает орел:

—  Трудно тебе сыскать ее, оставь у нас серебряную вилку: будем на нее смотреть, тебя вспоминать.

Он оставил серебряную вилку и пошел в дорогу.

День шел, другой шел, на рассвете третьего видит дворец лучше первых двух, возле дворца дуб стоит, на дубу ворон сидит. Слетел ворон с дуба, ударился оземь, обернулся добрым молодцем и закричал:

—  Анна-царевна! Поскорей выходи, наш братец идет. Выбегала Анна-царевна, ветрела его радостно, стала целовать-обнимать, про здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать.

Иван-царевич погостил у них три денька и говорит:

—  Прощайте! Пойду жену искать — Марью Морев­ну, прекрасную королевну.

Отвечает ворон:

Трудно тебе сыскать ее, оставь-ка у нас сереб­ряную табакерку: будем на нее смотреть, тебя вспоми­нать.

Царевич отдал ему серебряную табакерку, попрощал­ся и пошел в дорогу.

День шел, другой шел, а на третий добрался до Марьи Моревны. Увидала она своего милого, броси­лась к нему на шею, залилась слезами и промолвила:

—  Ах, Иван-царевич! Зачем ты меня не послушал­ся — посмотрел в чулан и выпустил Кощея Бессмерт­ного?

—  Прости, Марья Моревна! Не поминай старого, лучше поедем со мной, пока не видать Кощея Бессмерт­ного, авось не догонит!

Собрались и уехали.

А Кощей на охоте был; к вечеру он домой воротился, под ним добрый конь спотыкается.

—  Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?

Отвечает конь:

—  Иван-царевич приходил, Марью Моревну увез.

—  А можно ли их догнать?

—  Можно пшеницы насеять, дождаться, пока она вырастет, сжать ее, смолотить, в муку обратить, пять вечей хлеба наготовить, тот хлеб поесть, да тогда вдогонь ехать — и то поспеем!

Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича.

—  Ну, — говорит, — первый раз тебя прощаю за твою доброту, что водой меня напоил, и в другой раз прощу, а в третий берегись — на куски изрублю!

Отнял у него Марью Моревну и увез; Иван-царевич сел на камень и заплакал.

Поплакал-поплакал и опять воротился назад за Марьей Моревною; Кощея Бессмертного дома не случилося.

—  Поедем, Марья Моревна!

—  Ах, Иван-царевич! Он нас догонит.

—  Пускай догонит; мы хоть часок-другой проведем вместе.

Собрались и уехали. Кощей Бессмертный домой возвращается, под ним добрый конь спотыкается.

—  Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?

—  Иван-царевич приходил, Марью Моревну с собой взял.

—  А можно ли догнать их?

—  Можно ячменю насеять, подождать, пока он вы­растет, сжать-смолотить, пива наварить, допьяна напить­ся, до отвала выспаться да тогда вдогонь поехать — и то поспеем!

Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича:.

—  Ведь я же говорил, что тебе не видать Марьи Моревны, как ушей своих!

Отнял ее и увез к себе.

Оставался Иван-царевич один, поплакал-поплакал и опять воротился за Марьей Моревною; на ту пору Ко­щея дома  не случилося.

—  Поедем, Марья Моревна!

—  Ах, Иван-царевич! Ведь он догонит, тебя в куски изрубит.

—  Пускай изрубит! Я без тебя жить не могу. Собрались и поехали.

Кощей Бессмертный домой возвращается, под ним добрый конь спотыкается.

—  Что ты спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?

—  Иван-царевич приходил, Марью Моревну с собой взял.

Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича, изрубил его в мелкие куски и поклал в смоленую бочку, взял эту бочку, скрепил железными обручами и бросил в си­нее море, а Марью Моревну к себе увез.

В то самое время у зятьев Ивана-царевича серебро почернело.

—  Ах, — говорят  они, — видно, беда приключилася!

Орел бросился на сине море, схватил и вытащил боч­ку на берег, сокол полетел за живой водой, а ворон за мертвою.

Слетелись все трое в одно место, разбили бочку, вы­нули куски Ивана-царевича, перемыли и склали, как на­добно. Ворон брызнул мертвой водой — тело срослось, съединилося, сокол брызнул живой водой — Иван-царе­вич вздрогнул, встал и говорит:

—  Ах, как я долго спал!

—  Еще бы дольше проспал, если б не мы! — отве­чали зятья. — Пойдем теперь к нам в гости.

—  Нет, братцы! Я пойду искать Марью Моревну. Приходит к ней и просит:

—  Разузнай у Кощея Бессмертного, где он достал се­бе такого доброго коня.

Вот Марья Моревна улучила добрую минуту и ста­ла Кощея выспрашивать. Кощей сказал:

—  За тридевять земель, в тридесятом царстве, за огненной рекою живет баба-яга; у ней есть такая кобы­лица, на которой она каждый день вокруг света облета­ет. Много у ней и других славных кобылиц; я у ней три дня пастухом был, ни одной кобылицы не упустил, и за то баба-яга дала мне одного жеребеночка.

—  Как же ты через огненную реку переправился?

—  А у меня есть такой платок — махну в правую сторону три раза, сделается высокий-высокий мост, и огонь его не достанет!

Марья Моревна выслушала, пересказала все Ивану-царевичу и платок унесла да ему отдала.

Иван-царевич переправился через огненную реку и по­шел к бабе-яге. Долго шел он не пивши, не евши. Попа­лась ему навстречу заморская птица с малыми детками. Иван-царевич говорит:

—  Съем-ка я одного цыпленочка.

—  Не ешь, Иван-царевич! — проcит заморская птица. — В некоторое время я пригожусь тебе.

Пошел он дальше, видит в лесу улей пчел.

—  Возьму-ка я, — говорит, — сколько-нибудь медку. Пчелиная матка отзывается:

—  Не тронь моего меду, Иван-царевич, в некото­рое время я тебе пригожусь.

Он не тронул и пошел дальше; попадает ему на­встречу львица со львенком.

—  Съем я хоть этого львенка, есть так хочется, ажно тошно стало!

—  Не тронь, Иван-царевич, — просит львица. — В не­которое время я тебе пригожусь.

—  Хорошо, пусть будет по-твоему!

Побрел голодный, шел, шел — стоит дом бабы-яги, кругом дома двенадцать шестов, на одиннадцати шестах по человечьей голове, только один незанятый.

—  Здравствуй, бабушка!

—  Здравствуй, Иван-царевич! Почто пришел — по своей доброй воле аль по нужде?

—  Пришел заслужить у тебя богатырского коня.

—  Изволь, царевич! У меня ведь не год служить, а всего-то три дня; если упасешь моих кобылиц — дам тебе богатырского коня, а если нет, то не гневайся — торчать твоей голове на последнем шесте.

Иван-царевич согласился; баба-яга его накормила, напоила и велела за дело приниматься.

Только что выгнал он кобылиц в поле, кобылицы задрали хвосты и все врознь по лугам разбежались; не успел царевич глазами вскинуть, как они совсем пропали. Тут он заплакал-запечалился, сел на камень и заснул. Солнышко уже на закате, прилетела заморская птица и будит его:

—  Вставай, Иван-царевич! Кобылицы теперь дома. Царевич встал, воротился домой, а баба-яга и шу­мит и кричит на своих кобылиц:

—  Зачем вы домой воротились?

—  Как же нам было не воротиться? Налетели птицы со всего света, чуть нам глаза не выклевали.

—  Ну, вы завтра по лугам не бегайте, а рассыпьтесь по дремучим лесам.

Переспал ночь Иван-царевич, наутро баба-яга ему говорит:

—  Смотри, царевич, если не упасешь кобылиц, если хоть одну потеряешь: — быть твоей буйной головушке на шесте!

Погнал он кобылиц в поле, они тотчас задрали хвос­ты и разбежались по дремучим лесам. Опять сел царе­вич на камень, плакал, плакал, да и уснул. Солнышко село за лес; прибежала львица:

—  Вставай, Иван-царевич! Кобылицы все собраны. Иван-царевич встал и пошел домой; баба-яга пуще прежнего и шумит и кричит на своих кобылиц:

—  Зачем домой воротились?

—  Как же нам было не воротиться? Набежали лю­тые звери со всего света, чуть нас совсем не разорвали.

—  Ну, вы завтра забегите в сине море.

Опять переспал ночь Иван-царевич; наутро посы­лает его баба-яга кобылиц пасти:

—  Если не упасешь — быть твоей буйной головушке на шесте.

Он погнал кобылиц в поле; они тотчас задрали хвос­ты, скрылись с глаз и забежали в сине море; стоят в воде по шею. Иван-царевич сел на камень, заплакал и уснул. Солнышко за лес село, прилетела пчелка и гово­рит:

—  Вставай, царевич! Кобылицы все собраны, да как воротишься домой, бабе-яге на глаза не показывайся,
войди в конюшню и спрячься за яслями. Там есть паршивый жеребенок — в навозе валяется, ты украдь его и в глухую полночь уходи из дому.

Иван-царевич встал, пробрался в конюшню и улегся за яслями; баба-яга и шумит и кричит на своих кобы­лиц:

—  Зачем воротились?

—  Как же нам было не воротиться? Налетело пчел видимо-невидимо со всего света и давай нас со всех сто­рон жалить до крови!

Баба-яга заснула, а в самую полночь Иван-царевич украл у нее паршивого жеребенка, оседлал его, сел и поскакал к огненной реке. Доехал до той реки, махнул три раза платком в правую сторону — и вдруг, откуда ни взялся, повис через реку высокий, славный мост.

Царевич переехал по мосту и махнул платком на ле­вую сторону только два раза — остался через реку мост тоненький-тоненький!

Поутру пробудилась баба-яга — паршивого жеребен­ка видом не видать! Бросилась в погоню, во весь дух на железной ступе: скачет, пестом погоняет, помелом след заметает.

Прискакала к огненной реке, взглянула и думает: «Хорош мост!»

Поехала по мосту, только добралась до средины — мост обломился, и баба-яга чубурах в реку; тут ей и лютая смерть приключилась!

Иван-царевич откормил жеребенка в зеленых лугах; стал  из  него  чудный конь.

Приезжает царевич к Марье Моревне; она выбежа­ла, бросилась к нему на шею:

—  Как тебя бог воскресил?

—  Так и так, — говорит. — Поедем со мной.

—  Боюсь, Иван-царевич! Если Кощей догонит, быть тебе опять изрублену.

—  Нет, не догонит! Теперь у меня славный богатыр­ский конь, словно птица летит.

Сели они, на коня и поехали. Кощей Бессмертный домой ворочается, под ним конь спотыкается.

—  Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?

—  Иван-царевич приезжал, Марью Моревну увез.

—  А можно ли  их догнать?

—  Бог знает! Теперь у Ивана-царевича конь бога­тырский лучше меня.

—  Нет, не утерплю, — говорит Кощей Бессмерт­ный, — поеду в погоню.

Долго ли, коротко ли — нагнал он Ивана-царевича, соскочил наземь и хотел было сечь его острой саблею; в те поры конь Ивана-царевича ударил со всего размаху копытом Кощея Бессмертного и размозжил ему голову, а  царевич  доконал  его палицей.

После того наклал царевич груду дров, развел огонь, спалил Кощея Бессмертного на костре и самый пепел его пустил по ветру.

Марья Моревна села на Кощеева коня, а Иван-царевич на своего, и поехали они в гости сперва к ворону, потом к орлу, а там и к соколу. Куда ни приедут, всюду встречают их с радостью:

—  Ах, Иван-царевич, а уж мы не чаяли тебя видеть. Ну, да недаром же ты хлопотал: такой красавицы, как Марья Моревна, во всем свете поискать — другой не найти!

Кощей Бессмертный

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь; у этого царя было три сына, все они были на возрасте. Только мать их вдруг унес Кощей Бессмертный.

Старший сын и просит у отца благословенье искать мать. Отец благословил; он уехал и без вести пропал-

Средний сын пождал-пождал, тоже выпросился у отца, уехал,— и тот без вести пропал.

Малый сын, Иван-царевич, говорит отцу:

—  Батюшка! Благословляй меня искать матушку. Отец не пускает, говорит:

—  Тех нет братовей, да и ты уедешь: я с кручины умру!

—  Нет, батюшка, благословишь — поеду, и не бла­гословишь — поеду.

Отец благословил.

Иван-царевич пошел выбирать себе коня; на которого руку положит, тот и падет; не мог выбрать себе коня, идет дорогой по городу, повесил голову. Неоткуда взя­лась старуха, спрашивает:

—  Что, Иван-царевич, повесил голову?

—  Уйди, старуха! На руку положу, другой пришлеп­ну — мокренько будет.

Старуха обежала другим переулком, идет опять на­встречу, говорит:

—  Здравствуй, Иван-царевич! Что повесил голову? Он и думает: «Что же старуха меня спрашивает? Не поможет ли мне она?» И. говорит ей:

—  Вот, бабушка, не могу найти себе доброго коня.

—  Дурашка, мучишься, а старухе не кучишься! —* отвечает старуха — Пойдем со мной.

Привела его к горе, указала место:

—  Скапывай эту землю.

Иван-царевич скопал, видит чугунную доску на двенадцати замках; замки он тотчас же сорвал и двери отворил, вошел под землю: тут прикован на двенадцати цепях богатырский конь; он, видно, услышал ездока по себе, заржал, забился, все двенадцать цепей порвал.

Иван-царевич надел на себя богатырские доспехи, на­дел на коня узду, черкасское седло, дал старухе денег и сказал:

—  Благословляй и прощай, бабушка! Сам сел и поехал.

Долго ездил, наконец доехал до горы; пребольшущая гора, крутая, взъехать на нее никак нельзя. Тут и братья его ездят возле горы; поздоровались, поехали вместе; доезжают до чугунного камня пудов в полтораста, на камне надпись: кто этот камень бросит на гору, тому, и ход будет.

Старшие братовья не могли поднять камень, а Иван-царевич с одного маху забросил на гору — и тотчас в горе показалась лестница.

Он оставил коня, наточил из мизинца в стакан кро­ви, подает братьям и говорит:

—  Ежели в стакане кровь почернеет, не ждите меня: значит, я умру!

Простился и пошел. Зашел на гору, чего он не на­смотрелся! Всяки тут леса, всяки ягоды, всяки птицы! Долго шел Иван-царевич, дошел до дому: огромный дом! В нем жила царская дочь, утащена Кощеем Бес­смертным.

Иван-царевич кругом ограды ходит, а дверей не ви­дит. Царская дочь увидела человека, вышла на балкон, кричит ему:

—  Тут, смотри, у ограды есть щель, потронь ее мизинцем, и будут двери.

Так и сделалось. Иван-царевич вошел в дом. Девица его приняла, напоила-накормила и расспросила. Он ей рассказал, что пошел доставать мать от Кощея Бессмерт­ного. Девица говорит ему на это:

—  Трудно доступать мать, Иван-царевич! Он ведь бессмертный — убьет тебя. Ко мне он часто ездит... вон у него меч в пятьсот пудов, поднимешь ли его? Тогда ступай!

Иван-царевич не только поднял меч, еще бросил кверху, сам пошел дальше.

Приходит к другому дому; двери знает как искать, вошел в дом, а тут его мать, обнялись, поплакали.

Он и здесь испытал свои силы, бросил какой-то шарик в полторы тысячи пудов. Время приходит быть Кощею Бессмертному; мать спрятала его. Вдруг Кощей Бессмерт­ный входит в дом и говорит:

—  Фу, фу! Русской коски слыхом не слыхать, видом не видать, а русская коска сама на двор пришла! Кто у тебя был? Не сын ли?

—  Что ты, бог с тобой! Сам летал по Руси, нахва­тался русского духу, тебе и мерещится, — ответила мать Ивана-царевича. А сама поближе с ласковыми словами к Кощею Бессмертному, выспрашивает то-другое и го­ворит:

—  Где же у тебя смерть, Кощей Бессмертный?

—  У меня смерть, — говорит он, — в таком-то мес­те, там стоит дуб, под дубом ящик, в ящике заяц, в зай­це утка, в утке яйцо, в яйце моя смерть.

Сказал это Кощей Бессмертный, побыл немного и улетел.

Пришло время — Иван-царевич благословился у ма­тери, отправился по смерть Кощея Бессмертного.

Идет дорогой много время, не пивал, не едал, хочет есть до смерти и думает: кто бы на это время попался! Вдруг — волчонок; он хочет его убить. Выскакивает из норы волчиха и говорит:

—  Не тронь моего, детища, я тебе пригожусь.

—  Быть так!

Иван-царевич отпустил волка, идет дальше, видит ворону.

«Постой, — думает, — здесь я закушу!» Зарядил ружье, хочет стрелять, ворона и говорит:

—  Не тронь меня, я тебе пригожусь. Иван-царевич подумал и отпустил ворону.

Идет дальше, доходит до моря, остановился на берегу. В это время вдруг взметался щучонок и выпал на
берег, он его схватил, есть хочет смертно — думает: «Вот теперь поем!»

Неоткуда взялась щука, говорит:

—  Не тронь, Иван-царевич, моего детища, я тебе пригожусь.

Он и щучонка отпустил.

Как пройти море? Сидит на берегу да думает; щука ровно знала его думу, легла поперек моря. Иван-царе­вич прошел по ней, как по мосту, доходит до дуба, где была смерть Кощея Бессмертного, достал ящик, отво­рил — заяц выскочил и побежал. Где тут удержать зайца!.

Испугался Иван-царевич, что отпустил зайца, приза­думался, а волк, которого не убил он, кинулся за зай­цем, поймал и несет к Ивану-царевичу. Он обрадовался, схватил зайца, распорол его и как-то оробел: утка спорхнула и полетела. Он пострелял, пострелял — мимо! Задумался опять.

Неоткуда взялась ворона с воронятами и ступай за уткой, поймала утку, принесла Ивану-царевичу. Царевич обрадел, достал яйцо, пошел, доходит до моря, стал мыть яичко, да и уронил в воду. Как достать из моря? Безмерна глубь! Закручинился опять царевич.

Вдруг море встрепенулось — и щука принесла ему яйцо, потом легла поперек моря. Иван-царевич прошел по ней и отправился к матери; приходит, поздоровались, и она его опять спрятала.

В то время прилетел Кощей Бессмертный и говорит:

—  Фу, фу! Русской кости слыхом не слыхать, видом не видать, а здесь Русью несет!

—  Что ты, Кощей? У меня никого нет, — отвечала мать Ивана-царевича.

Кощей опять и говорит:

—  Я что-то не могу!

А Иван-царевич пожимал яичко: Кощея Бессмертного от того коробило. Наконец Иван-царевич вышел, кажет яйцо и говорит:

—  Вот, Кощей Бессмертный, твоя смерть! Тот на колени против него и говорит:

—  Не бей меня, Иван-царевич, станем жить дружно, нам весь мир будет покорен.

Иван-царевич не обольстился его словами, раздавил яичко — и Кощей Бессмертный умер.

Взяли они, Иван-царевич с матерью, что было нужно, пошли на родиму сторону; по пути зашли за царской дочерью, к которой Иван-царевич заходил вперед, взя­ли и ее с собой; пошли дальше, доходят до горы, где братья Ивана-царевича все ждут. Девица говорит:

—  Иван-царевич! Воротись ко мне в дом: я забыла подвенечно платье, брильянтовый перстень и нешитые башмаки.

Между тем он спустил мать и царскую дочь, с коей они условились дома обвенчаться; братья приняли их, да взяли спуск и перерезали, чтобы Ивану-царевичу нельзя было спуститься, мать и девицу как-то угрозами угово­рили, чтобы дома про Ивана-царевича не сказывали. Прибыли в свое царство; отец обрадовался детям и же­не, только печалился об одном Иване-царевиче.

А Иван-царевич воротился в дом своей невесты, взял обручальный перстень, подвенечно платье и нешитые башмаки; приходит на гору, метнул с руки на руку перстень. Явилось двенадцать молодцов, спрашивают:

—  Что прикажете?

—  Перенесите меня вот с этой горы.

Молодцы тотчас его спустили. Иван-царевич надел перстень — их не стало; пошел в свое царство, приходит в тот город, где жил его отец и братья, остановился у одной старушки и спрашивает:

—  Что, баушка, нового в вашем царстве?

—  Да чего, дитятко! Вот наша царица была в плену у Кощея Бессмертного: ее искали три сына, двое нашли и воротились, а третьего, Ивана-царевича, нет, и не знают, где. Царь кручинится об нем. А эти царевичи с матерью привезли какую-то царску дочь, большак же­ниться на ней хочет, да она посылает наперед куда-то за обручальным перстнем или велит сделать такое же кольцо, какое ей надо; колдася уж кличут клич, да ник­то не выискивается.

—  Ступай, бабушка, скажи царю, что ты сделаешь, а я пособлю, — говорит Иван-царевич.

Старуха в кою пору скрутилась, побежала к царю и говорит:

—  Ваше царско величество! Обручальный перстень я сделаю.

—  Сделай, сделай, баушка! Мы таким людям ра­ды, — говорит царь, — а если не сделаешь, то голову на плаху.

Старуха перепугалась, пришла домой, заставляет Ивана-царевича делать перстень, а Иван-царевич спит, мало думает, перстень готов. Он шутит над старухой, а старуха трясется вся, плачет, ругает его:

—  Вот ты, — говорит, — сам-от в стороне, а меня, ду­ру, подвел под смерть.

Плакала, плакала старуха и уснула. Иван-царевич встал поутру рано, будит старуху:

—  Вставай, баушка, да ступай понеси перстень, да смотри: больше одного червонца за него не бери. Если спросят, кто сделал перстень, скажи: сама, на меня не сказывай!

Старуха обрадовалась, снесла перстень; невесте по­нравился.

—  Такой, — говорит, — и надо!

Вынесла ей полно блюдо золота; она взяла один толь­ко червонец. Царь говорит:

—  Что, баушка, мало берешь?

—  На что мне много-то, ваше царско величество! После понадобятся — ты же мне дашь.

Пробаяла это старуха и ушла.

Прошло там сколько время — вести носятся, что не­веста посылает жениха за подвенечным платьем или велит сшить такое же, какое ей надо. Старуха и тут успела (Иван-царевич помог), снесла подвенечное платье.

После снесла нешитые башмаки, а червонцев брала по одному и сказывала: эти вещи сама делает.

Слышат люди, что у царя в такой-то день свадьба; дождались и того дня. А Иван-царевич старухе заказал:

—  Смотри, баушка, как невесту привезут под венец, ты скажи мне.

Старуха время не пропустила. Иван-царевич тотчас оделся в царское платье, выходит:

—  Вот, баушка, я какой! Старуха в ноги ему.

—  Батюшка, прости, я тебя ругала!

—  Бог простит.

Приходит в церковь. Брата его еще не было. Он стал в ряд с невестой; их обвенчали и повели во дворец.

На дороге попадается   навстречу   жених, большой брат, увидал, что невесту ведут с Иваном-царевичем, ступай-ка со стыдом обратно.

Отец обрадовался Ивану-царевичу, узнал о лукав­стве братьев и, как отпировали свадьбу, больших сыно­вей разослал в ссылку, а Ивана-царевича сделал нас­ледником.