Марья Моревна

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Иван-царевич; у него было три сестры: одна Марья-царевна, другая Ольга-царевна, третья Анна-царевна. Отец и мать у них померли; умирая, они сыну наказы­вали:

—  Кто первый за твоих сестер станет свататься, за того и отдавай — при себе не держи долго!

Царевич похоронил родителей и с горя пошел с сест­рами во зеленый сад погулять. Вдруг находит на небо туча черная, встает гроза страшная.

—  Пойдемте, сестрицы, домой! — говорит Иван-царе­вич.

Только пришли во дворец — как грянул гром, раздво­ился потолок, и влетел к ним в горницу ясен сокол, ударился об пол, сделался добрым молодцем и говорит:

—  Здравствуй, Иван-царевич! Прежде я ходил гос­тем, а теперь пришел сватом, хочу у тебя сестрицу, Марью-царевну посватать.

—  Коли люб ты сестрице, я ее не унимаю — пусть с богом идет!

Марья-царевна согласилась; сокол женился и унес ее в свое царство.

Дни идут за днями, часы бегут за часами — целого года как не бывало; пошел Иван-царевич с двумя сест­рами во зеленый сад погулять. Опять встает туча с вих­рем, с молнией.

—  Пойдемте, сестрицы, домой! — говорит царевич.

Только пришли во дворец — как ударил гром, распалася крыша, раздвоился потолок, и влетел орел, ударил­ся об пол и сделался добрым молодцем.

—  Здравствуй, Иван-царевич! Прежде я гостем ходил, а теперь пришел сватом.

И посватал Ольгу-царевну. Отвечает Иван-царевич:

—  Если ты люб Ольге-царевне, то пусть за тебя идет, я с нее воли не снимаю.

Ольга-царевна согласилась и вышла за орла замуж; орел подхватил ее и унес в свое царство.

Прошел еще один год; говорит Иван-царевич своей младшей сестрице:

—  Пойдем, во зеленом саду погуляем!

Погуляли немножко; опять встала туча с вихрем, с молнией.

—  Вернемся; сестрица, домой!

Вернулись домой, не успели сесть — как ударил гром, раздвоился потолок, и влетел ворон; ударился ворон об пол и сделался добрым молодцем: прежние были хоро­ши собой, а этот еще лучше.

—  Ну, Иван-царевич, прежде я гостем ходил, а те­перь пришел сватом, отдай за меня Анну-царевну.

—  Я с сестрицы воли не снимаю, коли ты полюбился ей, пусть идет за тебя.

Вышла за ворона Анна-царевна, и унес он ее в свое государство.

Остался Иван-царевич один; целый год жил без сестер, и сделалось ему скучно. — Пойду, — говорит, — искать сестриц.

Собрался, в дорогу, шел, шел и видит — лежит в по­ле рать-сила побитая. Спрашивает Иван-царевич:

—  Коли есть тут жив человек — отзовися! Кто побил это войско великое?

Отозвался ему жив человек:

—  Все это войско великое побила Марья Моревна, прекрасная королевна.

Пустился Иван-царевич дальше, наезжал на шатры белые, выходит к нему навстречу Марья Моревна, пре­красная, королевна:

—  Здравствуй, царевич, куда тебя бог несет — по воле аль по неволе?

Отвечал ей Иван-царевич:

—  Добрые молодцы по неволе не ездят!

—  Ну, коли дело не к спеху, погости у меня в шат­рах.

Иван-царевич тому и рад, две ночи в шатрах ноче­вал, полюбился Марье Моревне и женился на ней. Марья Моревна, прекрасная королевна, взяла его с собой в свое государство; пожили они вместе сколько-то времени, и вздумалось королевне на войну собираться, покидает она на Ивана-царевича все хозяйство и приказывает:

—  Везде ходи, за всем присматривай, только в этот чулан не моги заглядывать!

Он не вытерпел: как только Марья Моревна уехала, тотчас бросился в чулан, отворил дверь, глянул — а там висит Кощей Бессмертный, на двенадцати цепях при­кован.

Просит Кощей у Ивана-царевича:

—  Сжалься надо мной, дай мне напиться! Десять лет я здесь мучаюсь, не ел, не пил — совсем в горле пересохло!

Царевич подал ему целое ведро воды; он выпил и еще запросил:

—  Мне одним ведром не залить жажды, дай еще!

Царевич подал другое ведро; Кощей выпил и запро­сил третье, а как выпил третье ведро — взял свою прежнюю силу, тряхнул цепями и сразу все двенадцать порвал.

—  Спасибо, Иван-царевич! — сказал Кощей Бессмертный. — Теперь тебе никогда не видать Марьи Моревны, как ушей своих! — и страшным вихрем вылетел в окно, нагнал на дороге Марью Моревну, прекрасную королев­ну, подхватил ее и унес к себе.

А Иван-царевич горько-горько заплакал, снарядился и пошел в путь-дорогу:

—  Что ни будет, а разыщу Марью Моревну!

Идет день, идет другой, на рассвете третьего видит чудесный дворец, у дворца дуб стоит, на дубу ясен сокол сидит. Слетел сокол с дуба, ударился оземь, обер­нулся добрым молодцем и закричал:

—  Ах, шурин мой любезный! Как тебя господь милует?

Выбежала Марья-царевна, ветрела Ивана-царевича радостно, стала про его здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать.

Погостил у них царевич три дня и говорит:

—  Не могу у вас гостить долго, я иду искать жену мою, Марью Моревну, прекрасную королевну.

—  Трудно тебе сыскать ее, — отвечает сокол. — Оставь здесь на всякий случай свою серебряную ложку: будем на нее смотреть, про тебя вспоминать.

Иван-царевич оставил у сокола свою серебряную ложку и пошел в дорогу.

Шел он день, шел другой, на рассвете третьего видит дворец еще лучше первого, возле дворца дуб стоит, на дубу орел сидит. Слетел орел с дерева, ударился оземь, обернулся добрым молодцём и закричал:

—  Вставай, Ольга-царевна! Милый наш братец идет. Ольга-царевна тотчас прибежала навстречу, стала его целовать-обнимать, про здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать.

Иван-царевич погостил у них три денька и говорит:

—  Дольше гостить мне некогда, я иду искать жену мою, Марью Моревну, прекрасную королевну.

Отвечает орел:

—  Трудно тебе сыскать ее, оставь у нас серебряную вилку: будем на нее смотреть, тебя вспоминать.

Он оставил серебряную вилку и пошел в дорогу.

День шел, другой шел, на рассвете третьего видит дворец лучше первых двух, возле дворца дуб стоит, на дубу ворон сидит. Слетел ворон с дуба, ударился оземь, обернулся добрым молодцем и закричал:

—  Анна-царевна! Поскорей выходи, наш братец идет. Выбегала Анна-царевна, ветрела его радостно, стала целовать-обнимать, про здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать.

Иван-царевич погостил у них три денька и говорит:

—  Прощайте! Пойду жену искать — Марью Морев­ну, прекрасную королевну.

Отвечает ворон:

Трудно тебе сыскать ее, оставь-ка у нас сереб­ряную табакерку: будем на нее смотреть, тебя вспоми­нать.

Царевич отдал ему серебряную табакерку, попрощал­ся и пошел в дорогу.

День шел, другой шел, а на третий добрался до Марьи Моревны. Увидала она своего милого, броси­лась к нему на шею, залилась слезами и промолвила:

—  Ах, Иван-царевич! Зачем ты меня не послушал­ся — посмотрел в чулан и выпустил Кощея Бессмерт­ного?

—  Прости, Марья Моревна! Не поминай старого, лучше поедем со мной, пока не видать Кощея Бессмерт­ного, авось не догонит!

Собрались и уехали.

А Кощей на охоте был; к вечеру он домой воротился, под ним добрый конь спотыкается.

—  Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?

Отвечает конь:

—  Иван-царевич приходил, Марью Моревну увез.

—  А можно ли их догнать?

—  Можно пшеницы насеять, дождаться, пока она вырастет, сжать ее, смолотить, в муку обратить, пять вечей хлеба наготовить, тот хлеб поесть, да тогда вдогонь ехать — и то поспеем!

Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича.

—  Ну, — говорит, — первый раз тебя прощаю за твою доброту, что водой меня напоил, и в другой раз прощу, а в третий берегись — на куски изрублю!

Отнял у него Марью Моревну и увез; Иван-царевич сел на камень и заплакал.

Поплакал-поплакал и опять воротился назад за Марьей Моревною; Кощея Бессмертного дома не случилося.

—  Поедем, Марья Моревна!

—  Ах, Иван-царевич! Он нас догонит.

—  Пускай догонит; мы хоть часок-другой проведем вместе.

Собрались и уехали. Кощей Бессмертный домой возвращается, под ним добрый конь спотыкается.

—  Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?

—  Иван-царевич приходил, Марью Моревну с собой взял.

—  А можно ли догнать их?

—  Можно ячменю насеять, подождать, пока он вы­растет, сжать-смолотить, пива наварить, допьяна напить­ся, до отвала выспаться да тогда вдогонь поехать — и то поспеем!

Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича:.

—  Ведь я же говорил, что тебе не видать Марьи Моревны, как ушей своих!

Отнял ее и увез к себе.

Оставался Иван-царевич один, поплакал-поплакал и опять воротился за Марьей Моревною; на ту пору Ко­щея дома  не случилося.

—  Поедем, Марья Моревна!

—  Ах, Иван-царевич! Ведь он догонит, тебя в куски изрубит.

—  Пускай изрубит! Я без тебя жить не могу. Собрались и поехали.

Кощей Бессмертный домой возвращается, под ним добрый конь спотыкается.

—  Что ты спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?

—  Иван-царевич приходил, Марью Моревну с собой взял.

Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича, изрубил его в мелкие куски и поклал в смоленую бочку, взял эту бочку, скрепил железными обручами и бросил в си­нее море, а Марью Моревну к себе увез.

В то самое время у зятьев Ивана-царевича серебро почернело.

—  Ах, — говорят  они, — видно, беда приключилася!

Орел бросился на сине море, схватил и вытащил боч­ку на берег, сокол полетел за живой водой, а ворон за мертвою.

Слетелись все трое в одно место, разбили бочку, вы­нули куски Ивана-царевича, перемыли и склали, как на­добно. Ворон брызнул мертвой водой — тело срослось, съединилося, сокол брызнул живой водой — Иван-царе­вич вздрогнул, встал и говорит:

—  Ах, как я долго спал!

—  Еще бы дольше проспал, если б не мы! — отве­чали зятья. — Пойдем теперь к нам в гости.

—  Нет, братцы! Я пойду искать Марью Моревну. Приходит к ней и просит:

—  Разузнай у Кощея Бессмертного, где он достал се­бе такого доброго коня.

Вот Марья Моревна улучила добрую минуту и ста­ла Кощея выспрашивать. Кощей сказал:

—  За тридевять земель, в тридесятом царстве, за огненной рекою живет баба-яга; у ней есть такая кобы­лица, на которой она каждый день вокруг света облета­ет. Много у ней и других славных кобылиц; я у ней три дня пастухом был, ни одной кобылицы не упустил, и за то баба-яга дала мне одного жеребеночка.

—  Как же ты через огненную реку переправился?

—  А у меня есть такой платок — махну в правую сторону три раза, сделается высокий-высокий мост, и огонь его не достанет!

Марья Моревна выслушала, пересказала все Ивану-царевичу и платок унесла да ему отдала.

Иван-царевич переправился через огненную реку и по­шел к бабе-яге. Долго шел он не пивши, не евши. Попа­лась ему навстречу заморская птица с малыми детками. Иван-царевич говорит:

—  Съем-ка я одного цыпленочка.

—  Не ешь, Иван-царевич! — проcит заморская птица. — В некоторое время я пригожусь тебе.

Пошел он дальше, видит в лесу улей пчел.

—  Возьму-ка я, — говорит, — сколько-нибудь медку. Пчелиная матка отзывается:

—  Не тронь моего меду, Иван-царевич, в некото­рое время я тебе пригожусь.

Он не тронул и пошел дальше; попадает ему на­встречу львица со львенком.

—  Съем я хоть этого львенка, есть так хочется, ажно тошно стало!

—  Не тронь, Иван-царевич, — просит львица. — В не­которое время я тебе пригожусь.

—  Хорошо, пусть будет по-твоему!

Побрел голодный, шел, шел — стоит дом бабы-яги, кругом дома двенадцать шестов, на одиннадцати шестах по человечьей голове, только один незанятый.

—  Здравствуй, бабушка!

—  Здравствуй, Иван-царевич! Почто пришел — по своей доброй воле аль по нужде?

—  Пришел заслужить у тебя богатырского коня.

—  Изволь, царевич! У меня ведь не год служить, а всего-то три дня; если упасешь моих кобылиц — дам тебе богатырского коня, а если нет, то не гневайся — торчать твоей голове на последнем шесте.

Иван-царевич согласился; баба-яга его накормила, напоила и велела за дело приниматься.

Только что выгнал он кобылиц в поле, кобылицы задрали хвосты и все врознь по лугам разбежались; не успел царевич глазами вскинуть, как они совсем пропали. Тут он заплакал-запечалился, сел на камень и заснул. Солнышко уже на закате, прилетела заморская птица и будит его:

—  Вставай, Иван-царевич! Кобылицы теперь дома. Царевич встал, воротился домой, а баба-яга и шу­мит и кричит на своих кобылиц:

—  Зачем вы домой воротились?

—  Как же нам было не воротиться? Налетели птицы со всего света, чуть нам глаза не выклевали.

—  Ну, вы завтра по лугам не бегайте, а рассыпьтесь по дремучим лесам.

Переспал ночь Иван-царевич, наутро баба-яга ему говорит:

—  Смотри, царевич, если не упасешь кобылиц, если хоть одну потеряешь: — быть твоей буйной головушке на шесте!

Погнал он кобылиц в поле, они тотчас задрали хвос­ты и разбежались по дремучим лесам. Опять сел царе­вич на камень, плакал, плакал, да и уснул. Солнышко село за лес; прибежала львица:

—  Вставай, Иван-царевич! Кобылицы все собраны. Иван-царевич встал и пошел домой; баба-яга пуще прежнего и шумит и кричит на своих кобылиц:

—  Зачем домой воротились?

—  Как же нам было не воротиться? Набежали лю­тые звери со всего света, чуть нас совсем не разорвали.

—  Ну, вы завтра забегите в сине море.

Опять переспал ночь Иван-царевич; наутро посы­лает его баба-яга кобылиц пасти:

—  Если не упасешь — быть твоей буйной головушке на шесте.

Он погнал кобылиц в поле; они тотчас задрали хвос­ты, скрылись с глаз и забежали в сине море; стоят в воде по шею. Иван-царевич сел на камень, заплакал и уснул. Солнышко за лес село, прилетела пчелка и гово­рит:

—  Вставай, царевич! Кобылицы все собраны, да как воротишься домой, бабе-яге на глаза не показывайся,
войди в конюшню и спрячься за яслями. Там есть паршивый жеребенок — в навозе валяется, ты украдь его и в глухую полночь уходи из дому.

Иван-царевич встал, пробрался в конюшню и улегся за яслями; баба-яга и шумит и кричит на своих кобы­лиц:

—  Зачем воротились?

—  Как же нам было не воротиться? Налетело пчел видимо-невидимо со всего света и давай нас со всех сто­рон жалить до крови!

Баба-яга заснула, а в самую полночь Иван-царевич украл у нее паршивого жеребенка, оседлал его, сел и поскакал к огненной реке. Доехал до той реки, махнул три раза платком в правую сторону — и вдруг, откуда ни взялся, повис через реку высокий, славный мост.

Царевич переехал по мосту и махнул платком на ле­вую сторону только два раза — остался через реку мост тоненький-тоненький!

Поутру пробудилась баба-яга — паршивого жеребен­ка видом не видать! Бросилась в погоню, во весь дух на железной ступе: скачет, пестом погоняет, помелом след заметает.

Прискакала к огненной реке, взглянула и думает: «Хорош мост!»

Поехала по мосту, только добралась до средины — мост обломился, и баба-яга чубурах в реку; тут ей и лютая смерть приключилась!

Иван-царевич откормил жеребенка в зеленых лугах; стал  из  него  чудный конь.

Приезжает царевич к Марье Моревне; она выбежа­ла, бросилась к нему на шею:

—  Как тебя бог воскресил?

—  Так и так, — говорит. — Поедем со мной.

—  Боюсь, Иван-царевич! Если Кощей догонит, быть тебе опять изрублену.

—  Нет, не догонит! Теперь у меня славный богатыр­ский конь, словно птица летит.

Сели они, на коня и поехали. Кощей Бессмертный домой ворочается, под ним конь спотыкается.

—  Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?

—  Иван-царевич приезжал, Марью Моревну увез.

—  А можно ли  их догнать?

—  Бог знает! Теперь у Ивана-царевича конь бога­тырский лучше меня.

—  Нет, не утерплю, — говорит Кощей Бессмерт­ный, — поеду в погоню.

Долго ли, коротко ли — нагнал он Ивана-царевича, соскочил наземь и хотел было сечь его острой саблею; в те поры конь Ивана-царевича ударил со всего размаху копытом Кощея Бессмертного и размозжил ему голову, а  царевич  доконал  его палицей.

После того наклал царевич груду дров, развел огонь, спалил Кощея Бессмертного на костре и самый пепел его пустил по ветру.

Марья Моревна села на Кощеева коня, а Иван-царевич на своего, и поехали они в гости сперва к ворону, потом к орлу, а там и к соколу. Куда ни приедут, всюду встречают их с радостью:

—  Ах, Иван-царевич, а уж мы не чаяли тебя видеть. Ну, да недаром же ты хлопотал: такой красавицы, как Марья Моревна, во всем свете поискать — другой не найти!