Царевна - лягушка

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, и было у него три сына. Младшего звали Иван-царевич.

Позвал однажды царь сыновей и говорит им:

—  Дети мои милые, вы теперь все на возрасте, пора вам и о невестах подумать!

—  За кого же нам, батюшка, посвататься?

—  А вы возьмите по стреле, натяните свои тугие луки и пустите стрелы в разные стороны. Где стрела упадет — там и сватайтесь.

Вышли братья на широкий отцовский двор, натянули свои тугие луки и выстрелили.

Пустил стрелу старший брат. Упала стрела на боярский двор, и подняла ее боярская дочь.

Пустил стрелу средний брат — полетела стрела к богатому купцу во двор. Подняла ее купеческая дочь.

Пустил стрелу Иван-царевич — полетела его стрела прямо в топкое болото, и подняла ее лягушка-квакушка...

Старшие братья как пошли искать свои стрелы, сразу их нашли: один — в боярском тереме, другой — на купеческом дворе. А Иван-царевич долго не мог найти свою стрелу. Два дня ходил он по лесам и по горам, а на третий день зашел в топкое болото. Смотрит — сидит там лягушка-квакушка, его стрелу держит.

Иван-царевич хотел было бежать и отступиться от своей находки, а лягушка и говорит:

—  Ква-ква, Иван-царевич! Поди ко мне, бери свою стрелу, а меня возьми замуж.

Опечалился Иван-царевич и отвечает:

—  Как же я тебя замуж возьму? Меня люди засмеют!

—  Возьми, Иван-царевич, жалеть не будешь!

Подумал-подумал Иван-царевич, взял лягушку-квакушку, завернул ее в платочек и принес в свое царство-государство.

Пришли старшие братья к отцу, рассказывают, куда чья стрела попала.

Рассказал и Иван-царевич. Стали братья над ним смеяться, а отец говорит:

—  Бери квакушку, ничего не поделаешь!

Вот сыграли три свадьбы, поженились царевичи: старший царевич — на боярышне, средний — на купеческой дочери, а Иван-царевич — на лягушке-квакушке.

На другой день после свадьбы призвал царь своих сыновей и говорит:

—  Ну, сынки мои дорогие, теперь вы все трое женаты. Хочется мне узнать, умеют ли ваши жены хлебы печь. Пусть они к утру испекут мне по караваю хлеба.

Поклонились царевичи отцу и пошли. Воротился Иван-царевич в свои палаты невесел, ниже плеч буйну голову повесил.

—  Ква-ква, Иван-царевич, — говорит лягушка-квакушка, — что ты так опечалился? Или услышал от своего отца слово неласковое?

—  Как мне не печалиться! — отвечает Иван-царевич. — Приказал мой батюшка, чтобы ты сама испекла к утру каравай хлеба...

—  Не тужи, Иван-царевич! Ложись-ка лучше спать-почивать: утро вечера мудренее!

Уложила квакушка царевича спать, а сама сбросила с себя лягушечью кожу и обернулась красной девицей Василисой Премудрой — такой красавицей, что ни в сказке сказать, ни пером описать!

Взяла она частые решета, мелкие сита, просеяла муку пшеничную, замесила тесто белое, испекла каравай — рыхлый да мягкий, изукрасила каравай разными узорами мудреными: по бокам — города с дворцами, садами да башнями, сверху — птицы летучие, снизу — звери рыскучие...

Утром будит квакушка Ивана-царевича:

—  Пора, Иван-царевич, вставай, каравай неси!

Положила каравай на золотое блюдо, проводила Ивана-царевича к отцу.

Пришли и старшие братья, принесли свои караваи, только у них и посмотреть не на что: у боярской дочки хлеб подгорел, у купеческой — сырой да кособокий получился.

Царь сначала принял каравай у старшего царевича, взглянул на него и приказал отнести псам дворовым.

Принял у среднего, взглянул и сказал:

—  Такой каравай только от большой нужды есть будешь!

Дошла очередь и до Ивана-царевича. Принял царь от него каравай и сказал:

—  Вот этот хлеб только в большие праздники есть!

И тут же дал сыновьям новый приказ:

—  Хочется мне знать, как умеют ваши жены рукодельничать. Возьмите шелку, золота и серебра, и пусть они своими руками за ночь выткут мне по ковру!

Вернулись старшие царевичи к своим женам, передали им царский приказ. Стали жены кликать мамушек, нянюшек и красных девушек — чтобы пособили им ткать ковры. Тотчас мамушки, нянюшки да красные девушки собрались и принялись ковры ткать да вышивать — кто серебром, кто золотом, кто шелком.

А Иван-царевич воротился домой невесел, ниже плеч буйну голову повесил.

—  Ква-ква, Иван-царевич, — говорит лягушка-квакушка, — почему так печалишься? Или услышал от отца своего слово недоброе?

—  Как мне не кручиниться! — отвечает Иван-царевич. — Батюшка приказал за одну ночь соткать ему ковер узорчатый!

—  Не тужи, Иван-царевич! Ложись-ка лучше спать-почивать: утро вечера мудренее!

Уложила его квакушка спать, а сама сбросила с себя лягушечью кожу, обернулась красной девицей Василисой Премудрой и стала ковер ткать. Где кольнет иглой раз — цветок зацветет, где кольнет другой раз — хитрые узоры идут, где кольнет третий — птицы летят...

Солнышко еще не взошло, а ковер уж готов.

Вот пришли все три брата к царю, принесли каждый свой ковер. Царь прежде взял ковер у старшего царевича, посмотрел и молвил:

—  Этим ковром только от дождя лошадей покрывать!

Принял от среднего, посмотрел и сказал:

—  Только у ворот его стелить!

Принял от Ивана-царевича, взглянул и сказал:

—  А вот этот ковер в моей горнице по большим праздникам расстилать!

И тут же отдал царь новый приказ, чтобы все три царевича явились к нему на пир со своими женами: хочет царь посмотреть, которая из них лучше пляшет.

Отправились царевичи к своим женам.

Идет Иван-царевич, печалится, сам думает: «Как поведу я мою квакушку на царский пир?..»

Пришел он домой невеселый. Спрашивает его квакушка:

—  Что опять, Иван-царевич, невесел, ниже плеч буйну голову повесил? О чем запечалился?

—  Как мне не печалиться! — говорит Иван-царевич. — Батюшка приказал, чтобы я тебя завтра к нему на пир привез...

—  Не горюй, Иван-царевич! Ложись-ка да спи: утро вечера мудренее!

На другой день, как пришло время ехать на пир, квакушка и говорит царевичу:

—  Ну, Иван-царевич, отправляйся один на царский пир, а я вслед за тобой буду. Как услышишь стук да гром — не пугайся, скажи: «Это, видно, моя лягушонка в коробчонке едет!»

Пошел Иван-царевич к царю на пир один.

А старшие братья явились во дворец со своими женами, разодетыми, разубранными. Стоят да над Иваном-царевичем посмеиваются:

—  Что же ты, брат, без жены пришел? Хоть бы в платочке ее принес, дал бы нам всем послушать, как она квакает!

Вдруг поднялся стук да гром — весь дворец затрясся-зашатался. Все гости переполошились, повскакали со своих мест. А Иван-царевич говорит:

—  Не бойтесь, гости дорогие! Это, видно, моя лягушонка в своей коробчонке едет!

Подбежали все к окнам и видят: бегут скороходы, скачут гонцы, а вслед за ними едет золоченая карета, тройкой гнедых коней запряжена.

Подъехала карета к крыльцу, и вышла из нее Василиса Премудрая — сама как солнце ясное светится.

Все на нее дивятся, любуются, от удивления слова вымолвить не могут.

Взяла Василиса Премудрая Ивана-царевича за руки и повела за столы дубовые, за скатерти узорчатые...

Стали гости есть, пить, веселиться.

Василиса Премудрая из кубка пьет — не допивает, остатки себе за левый рукав выливает. Лебедя жареного ест — косточки за правый рукав бросает.

Жены старших царевичей увидели это — и туда же: чего не допьют — в рукав льют, чего не доедят — в другой кладут. А к чему, зачем — того и сами не знают.

Как встали гости из-за стола, заиграла музыка, начались пляски. Пошла Василиса Премудрая плясать с Иваном-царевичем. Махнула левым рукавом — стало озеро, махнула правым — поплыли по озеру белые лебеди. Царь и все гости диву дались. А как перестала она плясать, все исчезло: и озеро и лебеди.

Пошли плясать жены старших царевичей.

Как махнули своими левыми рукавами — всех гостей забрызгали; как махнули правыми — костями-огрызками осыпали, самому царю костью чуть глаз не выбили. Рассердился царь и приказал их выгнать вон из горницы.

Когда пир был на исходе, Иван-царевич улучил минутку и побежал домой. Разыскал лягушечью кожу и спалил ее на огне.

Приехала Василиса Премудрая домой, хватилась — нет лягушечьей кожи! Бросилась она искать ее. Искала, искала — не нашла и говорит Ивану-царевичу:

—  Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты еще три дня подождал, я бы вечно твоею была. А теперь прощай, ищи меня за тридевять земель, за тридевять морей, в тридесятом царстве, в подсолнечном государстве, у Кощея Бессмертного. Как три пары железных сапог износишь, как три железных хлеба изгрызешь — только тогда и разыщешь меня...

Сказала, обернулась белой лебедью и улетела в окно.

Загоревал Иван-царевич. Снарядился, взял лук да стрелы, надел железные сапоги, положил в заплечный мешок три железных хлеба и пошел искать жену свою, Василису Премудрую.

Долго ли шел, коротко ли, близко ли, далеко ли — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, — две пары железных сапог износил, два железных хлеба изгрыз, за третий принялся. И повстречался ему тогда старый старик.

—  Здравствуй, дедушка! — говорит Иван-царевич.

—  Здравствуй, добрый молодец! Чего ищешь, куда путь держишь?

Рассказал Иван-царевич старику свое горе.

—  Эх, Иван-царевич, — говорит старик, — зачем же ты лягушечью кожу спалил? Не ты ее надел, не тебе ее и снимать было! Василиса Премудрая хитрей-мудрей отца своего, Кощея Бессмертного, уродилась, он за то разгневался на нее и приказал ей три года квакушею быть. Ну, да делать нечего, словами беды не поправишь. Вот тебе клубочек: куда он покатится, туда и ты иди.

Иван-царевич поблагодарил старика и пошел за клубочком.

Катится клубочек по высоким горам, катится по темным лесам, катится по зеленым лугам, катится по топким болотам, катится по глухим местам, а Иван-царевич все идет да идет за ним — не остановится на отдых ни на часок.

Шел-шел, третью пару железных сапог истер, третий железный хлеб изгрыз и пришел в дремучий бор. Попадается ему навстречу медведь.

«Дай убью медведя! — думает Иван-царевич. — Ведь у меня никакой еды больше нет».

Прицелился он, а медведь вдруг и говорит ему человеческим голосом:

—  Не убивай меня, Иван-царевич! Когда-нибудь я пригожусь тебе.

Не тронул Иван-царевич медведя, пожалел, пошел дальше.

Идет он чистым полем, глядь — а над ним летит большой селезень.

Иван-царевич натянул лук, хотел было пустить в селезня острую стрелу, а селезень и говорит ему по-человечески:

—  Не убивай меня, Иван-царевич! Будет время — я тебе пригожусь.

Пожалел Иван-царевич селезня — не тронул его, пошел дальше голодный.

Вдруг бежит навстречу ему косой заяц.

«Убью этого зайца! — думает царевич. — Очень уж есть хочется...»

Натянул свой тугой лук, стал целиться, а заяц говорит ему человеческим голосом:

—  Не губи меня, Иван-царевич! Будет время — я тебе пригожусь.

И его пожалел царевич, пошел дальше.

Вышел он к синему морю и видит: на берегу, на желтом песке, лежит щука-рыба. Говорит Иван-царевич:

—  Ну, сейчас эту щуку съем! Мочи моей больше нет — так есть хочется!

—  Ах, Иван-царевич, — молвила щука, — сжалься надо мной, не ешь меня, брось лучше в синее море!

Сжалился Иван-царевич над щукой, бросил ее в море, а сам пошел берегом за своим клубочком.

Долго ли, коротко ли — прикатился клубочек в лес, к избушке. Стоит та избушка на курьих ножках, кругом себя поворачивается. Говорит Иван-царевич:

—  Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом!

Избушка по его слову повернулась к лесу задом, а к нему передом. Вошел Иван-царевич в избушку и видит: лежит на печи баба-яга — костяная нога. Увидела она царевича и говорит:

—  Зачем ко мне пожаловал, добрый молодец? Волей или неволей?

—  Ах, баба-яга — костяная нога, ты бы меня накормила прежде, напоила да в бане выпарила, тогда бы и выспрашивала!

—  И то правда! — отвечает баба-яга.

Накормила она Ивана-царевича, напоила, в бане выпарила, а царевич рассказал ей, что он ищет жену свою, Василису Премудрую.

—  Знаю, знаю! — говорит баба-яга. — Она теперь у злодея Кощея Бессмертного. Трудно будет ее достать, нелегко с Кощеем сладить: его ни стрелой, ни пулей не убьешь. Потому он никого и не боится.

—  Да есть ли где его смерть?

—  Его смерть — на конце иглы, та игла — в яйце, то яйцо — в утке, та утка — в зайце, тот заяц — в кованом ларце, а тот ларец — на вершине старого дуба. А дуб тот в дремучем лесу растет.

Рассказала баба-яга Ивану-царевичу, как к тому дубу пробраться. Поблагодарил ее царевич и пошел.

Долго он по дремучим лесам пробирался, в топях болотных вяз и пришел наконец к Кощееву дубу. Стоит тот дуб, вершиной в облака упирается, корни на сто верст в земле раскинул, ветками красное солнце закрыл. А на самой его вершине — кованый ларец.

Смотрит Иван-царевич на дуб и не знает, что ему делать, как ларец достать.

«Эх, — думает, — где-то медведь? Он бы мне помог!»

Только подумал, а медведь тут как тут: прибежал и выворотил дуб с корнями. Ларец упал с вершины и разбился на мелкие кусочки.

Выскочил из ларца заяц и пустился наутек.

«Где-то мой заяц? — думает царевич. — Он этого зайца непременно догнал бы...»

Не успел подумать, а заяц тут как тут: догнал другого зайца, ухватил и разорвал пополам. Вылетела из того зайца утка и поднялась высоко-высоко в небо.

«Где-то мой селезень?» — думает царевич.

А уж селезень за уткой летит — прямо в голову клюет. Выронила утка яйцо, и упало то яйцо в синее море...

Загоревал Иван-царевич, стоит на берегу и говорит:

—  Где-то моя щука? Она достала бы мне яйцо со дна морского!

Вдруг подплывает к берегу щука-рыба и держит в зубах яйцо.

—  Получай, Иван-царевич!

Обрадовался царевич, разбил яйцо, достал иглу и отломил у нее кончик. И только отломил — умер Кощей Бессмертный, прахом рассыпался.

Пошел Иван-царевич в Кощеевы палаты. Вышла тут к нему Василиса Премудрая и говорит:

—  Ну, Иван-царевич, сумел ты меня найти, теперь я весь век твоя буду!

Выбрал Иван-царевич лучшего скакуна из Кощеевой конюшни, сел на него с Василисой Премудрой и воротился в свое царство-государство.

И стали они жить дружно, в любви и согласии.

В пересказе М.А. Булатова.

Путешествие в мир русских народных сказок

«Царевна-Лягушка», «Колобок», «Морозко», «Иван-Царевич и серый волк» - эти и другие русские народные сказки знакомы нам с раннего детства. Они и веселили нас, и вызывали неподдельный интерес, и страшили, и баюкали. Сказка – это мудрость, которая изложена в понятной и доступной для детей форме. Но только ли для детей?

Фольклор сложился ещё до появления литературы. Сфера его передачи была исключительно устная, что отличает его от литературы, которая обязательно фиксируется в письменных источниках. Ещё одной важной чертой является концентрация в фольклорных текстах особенностей мировоззрения, ценностей и верований всего русского народа, отражение его ритуалов и традиций.

Русские народные сказки были своего рода мифом, всё в них было символично – за каждым образом стояла целая система смыслов и верований древних славян. Так становится понятно, что сказки изначально не были ориентированы на детскую аудиторию. Со временем глубинный символический смысл оказался стертым, и они начали пониматься буквально. Таким образом, детские сказки в занимательной форме возвращают нас к нашим истокам.

Сказки «сказывались», то есть сферой их бытования являлось устное народное творчество. Детские сказки – один из самых древних видов фольклора. Их передавали от поколения к поколению из уст в уста. Из-за особенностей передачи сказки могли постепенно меняться, ведь каждый рассказчик привносил в них что-то своё. Тем не менее, основная линия сюжета, ведущие герои и мотивы оставались неизменными.

Изначально собирать сказки начали немецкие сказочники братья Гримм. Русские народные сказки впервые стали записываться А.Н. Афанасьевым, самым древним собирателем и издателем наших сказок. Он стремился сохранить источники в своей первозданной красоте, не внося в них изменения. Также важную роль в собирании детского фольклора сыграл В.И. Даль.

У сказок есть своя особая структура - в ее композиции постоянно используются устойчивые сюжеты и мотивы, встречаются герои сказок со своими неизменными функциями и способностями. Все мы помним популярные русские народные сказки с их троекратными повторами, с повторяющимися формулами «Жили-были…», «В некотором царстве, в некотором государстве…», «Сказка - ложь, да в ней намёк…». Пространство в сказке условно и отдалено от реальности.

С давних пор сложилась традиция разделения сказок на три большие группы: сказки о животных, волшебные и социально-бытовые. Но мы понимаем, что нельзя провести четкую границу, отделить одну от другой. Например, популярные сказки о животных зачастую содержат волшебные элементы, и наоборот.

Сказки о животных – самая древняя их разновидность. Герои сказок - волк, заяц, кот, медведь и многие другие животные («Петушок – золотой гребешок», «Звери в яме»). Обычно всё повествование сосредоточено вокруг того зверя, который отличается особой хитростью и сообразительностью, символом которых стала Лиса, более известная как Лиса-Патрикеевна, Лисичка-сестричка. Например, часто встречаются сюжеты, в которых она обманывает волка или других животных («Лиса и волк», «Лиса и заяц»).

Также всем известна народная сказка «Колобок». Старик со старухой испекли Колобок, который ожил и убежал из дома. Вся сказка строится на повторении однородных эпизодов: Колобок встречается с разными героями, которые намереваются его съесть. Всем он поет свою песенку, от всех ему удается убежать. От всех, кроме Лисы, как известно. Сказки о животных в яркой иносказательной форме отражают человеческий мир.

Волшебные сказки для детей полностью построены на вымысле, и заключают в себе особый мир со своими законами. Они имеют сложную структуру, определенные композиционные схемы, круг сюжетов и мотивов. Нам всем хорошо известны герои русских волшебных сказок.

Например, Иван-Царевич – наиболее часто встречающийся герои сказок. Обычно это младший из трех сыновей (как и Иван-дурак). Основные его характеристики - готовность помогать и защищать слабых, бороться со злом. Героя зачастую сопровождают чудесные помощники, например, серый волк (одноименная сказка «Иван-Царевич и Серый Волк»), говорящая щука, которые помогают ему найти волшебные предметы (скатерть-самобранку, волшебный клубок) и приходят на выручку в борьбе с противником.

Зачастую Иван-Царевич не знает о своем царском происхождении, и в результате своей победы он возвращается себе богатство и трон. Также важен мотив женитьбы на прекрасной царевне. Например, в сказке «Василиса Прекрасная» Иван-Царевич спасает Василису, которую злой Кощей похитил и спрятал в глубоком подвале, чтобы забыла она белый свет и вышла замуж за злодея. Но доброе сердце Ивана-Царевича и сила его помощников оказываются сильнее чар Кощея.

Василиса Премудрая – героиня русских сказок, в которой соединились и красота, и богатый ум, и смекалка, и мудрость, и женская мягкость. Она и прекрасная рукодельница, и обладает волшебными чарами. «Премудрая» и «прекрасная» – равнозначные эпитеты, так как для русского человека «красота» была синонимом «мудрости». Ради этой прекрасной героини и совершаются подвиги, и самый простой Иван-дурак может стать царевичем.

Именно Иван-дурак является ещё одним известным персонажем русских сказок, который благополучно проходит все испытания, побеждает противника, берет в жены царскую дочь, обретает славу и богатство. Также Иван в процессе прохождения испытаний добывает какое-либо волшебное животное, которое становится его другом-помощником и верно ему служит. Например, Сивка-бурка.

Важной составляющей частью волшебной сказки является наличие какого-либо запрета, и поэтому поворотным моментом сюжета служит мотив его нарушения. Именно в этой ситуации обычно появляются противники, антагонисты главных героев, которые чинят препятствия, реализуют карающую функцию сказки. Это всем известные Баба-яга, Кощей, Змей Горыныч.

Баба-яга представлена в двух своих основных ипостасях: как антагонист, негативный персонаж, и как помощница главного героя. Баба-яга символизирует границу перехода из одного – привычного герою, обычного мира - в мир иной, сказочный и волшебный. Выглядит она весьма пугающе и живет в избушке на курьих ножках. Но отличается тем, что дела ее полезны: Яга, костяная нога, знает прошлое и будущее, знает то, что неведомо главному герою – места, где спрятаны те диковинные вещи, которые герой на протяжении всего повествования ищет, так как волшебная сказка зачастую построена на мотиве поиска утерянного предмета. Часто Яга прямо помогает герою, дает ему советы или волшебные предметы.

Кощей-бессмертный – ещё один отрицательный персонаж русских народных сказок, который имеет свойство похищать прекрасных красавиц. Кощей обладает волшебной силой, он чародей и волшебник. Во многих сказках становится известна тайна победы над Кощеем (ведь смерть его в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, сундук зарыт под дубом, дуб растет на острове, остров на море-океане). Главный герой добывает это яйцо, которое является символом жизни, и побеждает противника.

В волшебных сказках мы часто находим мотив испытания. Всем известна и сказка «Морозко», в которой добрую девушку Настеньку злая мачеха отправила замерзать в зимний холодный лес. Добрый волшебник Морозко по традиции сначала испытывает девушку, а потом награждает ее.

Главные особенности волшебных сказок – это мотивы превращения, с которыми мы сталкиваемся в текстах «Сестрица Аленушка и братец Иванушка», «Царевна-Лягушка». Алёнушка – один из самых трогательных и любимых персонажей русских народных сказок. Она проходит множество трудных испытаний, чтобы спасти своего братца Иванушку, который нарушил запрет и потому превратился в козленка. Царевна-лягушка, которую Иван-Царевич находит на болоте, оказывается прекрасной доброй царевной, наказанной Кощеем.

Другая характерная особенность этого рода сказок - выполнение сложных задач, например, борьба героя с Кощеем или Змеем-Горынычем.

Как мы знаем, счастливый финал волшебных сказок традиционно указывает на торжество светлого начала, победу добра и справедливости. Мы видим, что возможности неограниченны, что эту победу может одержать как Иван-Царевич, так и Иван-дурак, что делает доброту, открытое сердце и смекалку крайне важными качествами как для героя, так и для слушателя сказки.

В социально-бытовых сказках нашли свое отражение черты народного быта русских людей с самых древних времен. Здесь мы находим такие мотивы и темы, как сказка о трех братьях, в которых всегда есть противопоставление младшего старшим; это сказки о правде и кривде, о злой мачехе и умной доброй падчерице, о смышленых героях в противопоставление глупым баринам («Каша из топора»). Бытовые сказки ранее считались низким жанром, так как они раскрывали социальную неправду и сатирически высмеивали негативные черты людей.

Все эти многочисленные сюжеты и темы сказка преподносит простым и поэтичным языком. Чтобы получить награду, герои сказки должны приложить немало усилий и проявлять такие положительные человеческие качества как, например, доброта и храбрость.

Как мы видим, наши любимые детские сказки можно воспринимать по-разному. Для кого-то это повод вернуться в идеальное пространство детства, где любые несовершенства побеждаются светом и добром. Можно изучать сказки для детей подробнее и попытаться разгадать их мифологические загадки. А также сказки просто приятно читать, так как они хранят очарование живой устной речи и прививают особенный языковой вкус.

В любом случае, русские народные сказки несут в себе сокровища той великой мудрости, которая накапливалась целыми поколениями. Сказки баюкают, погружают в атмосферу волшебства и чуда. Они учат взрослых смотреть на мир непосредственным открытым взглядом, а детям в легкой и занимательной форме открывают важные жизненные истины.

Сказка об Иване-царевиче, жар-птице и о сером волке

В некотором было царстве, в некотором государстве был-жил царь, по имени Выслав Андронович. У него бы­ло три сына-царевича: первый — Димитрий-царевич, другой — Василий-царевич, а третий — Иван-Царевич.

У того царя Выслава Андроновича был сад такой бо­гатый, что ни в котором государстве лучше того не бы­ло; в том саду росли разные дорогие деревья с плодами и без плодов, и была у царя одна яблоня любимая, и на той яблоне росли яблоки все золотые.

Повадилась к царю Выславу в сад летать жар-пти­ца; на ней перья золотые, а глаза восточному хрусталю подобны. Летала она в тот сад каждую ночь и садилась на любимую Выслава-царя яблоню, срывала с нее золотые яблочки и опять улетала.

Царь Выслав Андронович весь крушился о той ябло­не, что жар-птица много яблок с нее сорвала, почему призвал к себе трех своих сыновей и сказал им:

—  Дети мои любезные! Кто из вас может поймать в моем саду жар-птицу? Кто изловит ее живую, тому еще при жизни моей отдам половину царства, а по смерти и все.

Тогда дети его царевичи возопили единогласно:

—  Милостивый государь-батюшка, ваше .царское ве­личество! Мы с великою радостью будем стараться поймать жар-птицу живую.

На первую ночь пошел караулить в сад Димитрий-ца­ревич и, усевшись под ту яблоню, с которой жар-птица яблочки срывала, заснул и не слыхал, как та жар-птица прилетала и яблок весьма много ощипала.

Поутру царь Выслав Андронович призвал к себе свое­го сына Димитрия-царевича  и спросил:

—  Что, сын мой любезный, видел ли ты жар-птицу или нет?

Он родителю своему отвечал:

—  Нет, милостивый государь-батюшка! Она эту ночь не прилетала.

На другую ночь пошел в сад караулить жар-птицу Василий-царевич. Он сел под ту же яблоню и, сидя час и другой ночи, заснул так крепко, что не слыхал, как жар-птица прилетала и яблочки щипала. Поутру царь Выслав призвал его к себе и спрашивал:

—  Что, сын мой любезный, видел ли- ты жар-птицу или нет?

—  Милостивый государь-батюшка! Она эту ночь не прилетала.

На третью ночь пошел в сад караулить Иван-царе­вич и сел под ту же яблоню, сидит он час, другой и тре­тий — вдруг осветило весь сад так, как бы он многими огнями освещен был: прилетела жар-птица, села на яб­лоню и начала щипать яблочки.

Иван-царевич подкрался к ней так искусно, что ухватил ее за хвост, однако не мог ее удержать: жар-птица вырвалась и полетела, и осталось у Ивана-царевича в руке только одно перо из хвоста, за которое он весьма крепко держался.

Поутру, лишь только царь Выслав от сна пробудился, Иван-царевич пошел к нему и отдал ему перышко жар-птицы.

Царь Выслав весьма был обрадован, что меньшому его сыну удалось хотя, одно перо достать от жар-птицы.

Это перо было так чудно и светло, что ежели принесть его в темную горницу, то оно так сияло, как бы в том покое было зажжено великое множество свеч. Царь Выслав положил то перышко в свой кабинет как такую вещь, которая должна вечно храниться. С тех пор жар-птица не летала уже в сад.

Царь Выслав опять призвал к себе детей своих и говорит им:

—  Дети мои любезные! Поезжайте, я даю вам свое благословение, отыщите жар-птицу и привезите ко мне живую, а что прежде я обещал, то, конечно, получит тот, кто жар-птицу ко мне привезет.

Димитрий и Василий-царевичи начали иметь злобу на меньшого своего брата Ивана-царевича, что ему удалось выдернуть у жар-птицы из хвоста перо; взяли они у отца своего благословение и поехали двое отыскивать жар-птицу.

А Цван-царевич также начал у родителя своего просить на то благословения. Царь Выслав сказал ему:

—  Сын мой любезный, чадо мое милое! Ты еще молод и к такому дальнему и трудному пути непривычен, зачем тебе от меня отлучаться? Ведь братья твои и так поехали. Ну, ежели и ты от меня уедешь, и вы все трое долго не возвратитесь? Я уже при старости и хожу под богом, ежели во время отлучки вашей господь бог отымет мою жизнь, то кто вместо меня будет управ­лять моим царством? Тогда может сделаться бунт или несогласие между нашим народом, а унять будет некому, или неприятель под наши области подступит, а управлять войсками нашими будет некому.

Однако сколько царь Выслав ни старался удержи­вать Ивана-царевича, но никак не мог не отпустить его, по его неотступной просьбе. Иван-царевич взял у родителя своего благословение, выбрал себе коня, и поехал в путь, и ехал, сам не зная, куда едет.

Едучи путем-дорогою, близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, скоро сказка сказывается, да не скоро де­ло делается, наконец приехал он в чистое поле, в зеле­ные луга. А в чистом поле стоит столб, а на столбу напи­саны эти слова: «Кто поедет от столба сего прямо, тот будет голоден и холоден; поедет в правую сторону, тот будет здрав и жив, а конь его будет мертв; а кто поедет в левую сторону, тот сам будет убит, а конь его жив и здрав останется».

Иван-царевич прочел эту надпись и поехал в правую сторону, держа на уме: хотя конь его и убит будет, зато сам жив останется и со временем может достать себе другого коня.

Он ехал день, другой и третий — вдруг вышел ему на­встречу пребольшой серый волк и сказал:

—  Ох ты гой еси, младой юноша, Иван-царевич! Ведь ты читал, на столбе написано, что конь твой будет мертв, так зачем сюда едешь?

Волк вымолвил эти слова, разорвал коня Ивана-царе­вича надвое и пошел прочь в сторону.

Иван-царевич сильно сокрушался по своему коню, заплакал горько и пошел пеший.

Он шел целый день и устал несказанно и только что хотел присесть отдохнуть, вдруг нагнал его серый волк и сказал ему:

—  Жаль мне тебя, Иван-царевич, что ты пеш изну­рился; жаль мне и того, что я заел твоего доброго коня. Добро! Садись на меня, на серого волка, и скажи, куда тебя везти и зачем?

Иван-царевич сказал серому волку, куды ему ехать надобно; и серый волк помчался с ним пуще коня и чрез некоторое время как раз ночью привез Ивана-царевича к каменной стене не гораздо высокой, остановился к сказал:

—  Ну, Иван-царевич, слезай с меня, с серого волка, и полезай через эту каменную стену; тут за стеною сад, а в том саду жар-птица сидит в золотой клетке. Ты жар-птицу возьми, а золотую клетку не трогай, ежели клетку возьмешь, то тебе оттуда не уйти будет: тебя тотчас пой­мают!

Иван-царевич перелез через каменную стену в сад, увидел жар-птицу в золотой клетке и очень на нее прель­стился. Вынул птицу из клетки и пошел назад, да потом одумался и сказал сам себе:

—  Что я взял жар-птицу без клетки, куда я ее посажу? Воротился и лишь только снял золотую клетку — то вдруг пошел стук и гром по всему саду, ибо к той золо­той клетке были струны приведены. Караульные тотчас проснулись, прибежали в сад, поймали Ивана-царевича с жар-птицею и привели к своему царю, которого звали Долматом.

Царь Долмат весьма разгневался на Ивана-царевича и вскричал па него громким и сердитым голосом:

—  Как не стыдно тебе, младой юноша, воровать! Да кто ты таков, и который земли, и какого отца сын, и как тебя по имени зовут?

Иван-царевич ему молвил:

—  Я есмь из царства Выславова, сын царя Выслава Андроновича, а зовут меня Иван-царевич. Твоя жар-пти­ца повадилась к нам летать в сад по всякую ночь, и срывала с любимой отца моего яблони золотые яблочки, и почти все дерево испортила; для того послал меня мой родитель, чтобы сыскать жар-птицу и к нему привезть.

—  Ох ты, младой юноша, Иван-царевич, — молвил царь Долмат, — пригоже ли так делать, как ты сделал? Ты бы пришел ко мне, я бы тебе жар-птицу честию от­дал, а теперь хорошо ли будет, когда я разошлю во все государства о тебе объявить, как ты в моем государстве нечестно поступил? Однако слушай, Иван-царевич! Еже­ли ты сослужишь мне службу — съездишь за тридевять земель, в тридесятое государство, и достанешь мне от царя Афрона коня златогривого, то я тебя в твоей вине прощу и жар-птицу тебе с великою честью отдам; а еже­ли не сослужишь этой службы, то дам о тебе знать во все государства, что ты нечестный вор.

Иван-царевич пошел от царя Долмата в великой пе­чали, обещая ему достать коня златогривого.

Пришел он к серому волку и рассказал ему обо всем, что ему царь Долмат говорил.

—  Ох ты гой еси, младой юноша, Иван-царевич! — молвил ему серый волк. — Для чего ты слова моего не слушался и взял золотую клетку?

—  Виноват я перед тобою, — сказал волку Иван-ца­ревич.

—  Добро, быть так! — молвил серый волк. — Садись на меня, на серого волка, я тебя свезу, куды тебе надобно.

Иван-царевич сел серому волку на спину; а волк по­бежал так скоро, аки стрела, и.бежал он долго ли, ко­ротко ли, наконец прибежал в государство царя Афрона ночью.

И, пришедши к белокаменным царским конюшням, серый волк Ивану-царевичу сказал:

—  Ступай, Иван-царевич, в эти белокаменные коню­шни (теперь караульные конюхи все крепко спят!) и бе­ри ты коня златогривого. Только тут на стене висит зо­лотая узда, — ты ее не бери, а то худо тебе будет.

Иван-царевич, вступя в белокаменные конюшни, взял коня и пошел было назад, но увидел на стене золотую узду и так на нее прельстился, что снял ее с гвоздя, и только что снял — как вдруг пошел гром и шум по всем конюшням, потому что к той узде были струны приведе­ны. Караульные конюхи тотчас проснулись, прибежали, Ивана-царевича поймали и повели к царю Афрону. Царь Афрон начал его спрашивать:

—  Ох ты гой еси, младой юноша! Скажи мне, из которого ты государства, и которого отца сын, и как тебя по имени зовут?

На то отвечал ему Иван-царевич:

—  Я сам из царства Выславова, сын царя Выслава Андроновича, а зовут меня Иваном-царевичем.

—  Ох ты, младой юноша, Иван-царевич! — сказал ему царь Афрон. — Честного ли рыцаря это дело, кото­рое ты сделал? Ты бы пришел ко мне, я бы тебе коня зла­тогривого с честью отдал. А теперь хорошо ли тебе будет, когда я разошлю во все государства объявить, как ты нечестно в моем государстве поступил? Однако слушай, Иван-царевич! Ежели ты   сослужишь   мне   службу и съездишь за тридевять земель, в тридесятое государство, и достанешь мне королевну Елену Прекрасную, в кото­рую я давно и душою и сердцем влюбился, а достать не могу, то я тебе эту вину прощу и коня златогривого с золотою уздою честно отдам. А ежели этой службы мне не сослужишь, то я о тебе дам знать во все государства, что ты нечестный вор, и пропишу все, как ты в моем государстве дурно сделал.

Тогда Иван-царевич обещался царю Афрону королев­ну Елену Прекрасную достать, а сам пошел из палат его и горько заплакал.

Пришел к серому волку и рассказал все, что с ним случилося.

—  Ох ты гой еси, младой юноша, Иван-царевич! — молвил ему серый волк, — Для чего ты слова моего не слушался и взял золотую узду?

—  Виноват я пред тобою, — сказал волку Иван-ца­ревич.

—  Добро, быть так! — продолжал серый волк. — Садись на меня, на серого волка, я тебя свезу, куды тебе надобно.

Иван-царевич сел серому волку на спину; а волк по­бежал так скоро, как стрела, и бежал он, как бы в сказ­ке сказать, недолгое время и, наконец, прибежал в государство королевны Елены Прекрасной.

И, пришедши к золотой решетке, которая окружала чудесный сад, волк сказал Ивану-царевичу:

—  Ну, Иван-царевич, слезай теперь с меня, с серого волка, и ступай назад по той же дороге, по которой мы сюда пришли, и ожидай меня в чистом поле под зеленым дубом.

Иван-царевич пошел, куда ему велено. Серый же волк сел близ той золотой решетки и дожидался, покуда пойдет прогуляться в сад королевна Елена Прекрасная.

К вечеру, когда солнышко стало гораздо опущаться к западу, почему и в воздухе было не очень жарко, коро­левна Елена Прекрасная пошла в сад прогуливаться со своими нянюшками и с придворными боярынями. Когда она вошла в сад и подходила к тому месту, где серый волк сидел за решеткою, — вдруг серый волк перескочил через решетку в сад и ухватил королевну Елену Прекрасную, перескочил назад и побежал с нею что есть силы-мочи.

Прибежал в чистое поле под зеленый дуб, где его Иван-царевич дожидался, и сказал ему:

—  Иван-царевич, садись поскорее на меня, на серого волка!

Иван-царевич сел на него, а серый волк помчал их обоих к государству царя Афрона.

Няньки, и мамки, и все боярыни придворные, которые гуляли в саду с прекрасною королевною Еленою, побежали тотчас во дворец и послали в погоню, чтоб до­гнать серого волка, однако сколько гонцы ни гнались, не могли нагнать и воротились назад.

Иван-царевич, сидя на сером волке вместе с прекрас­ною королевною Еленою, возлюбил ее сердцем, а она Ивана-царевича, и когда серый волк прибежал в государство царя Афрона и Ивану-царевичу надобно было отвести прекрасную королевну Елену во дворец и отдать царю, тогда царевич весьма запечалился и начал слезно плакать.

Серый волк спросил его:

—  О чем ты плачешь, Иван-царевич? На то ему Иван-царевич отвечал:

—  Друг мой, серый волк! Как мне, доброму молодцу, не плакать и не крушиться? Я сердцем возлюбил прекрасную королевну Елену, а теперь должен отдать ее царю Афрону за коня златогривого, а ежели ее не отдам, то царь Афрон обесчестит меня во всех государствах.

Служил я тебе много, Иван-царевич, — сказал се­рый волк, — сослужу и эту службу. Слушай, Иван-царе­вич: я сделаюсь прекрасной королевной Еленой, и ты ме­ня отведи к царю Афрону и возьми коня златогривого; он меня почтет за настоящую королевну. И когда ты сядешь на коня златогривого и уедешь далеко, тогда я выпрошусь у царя Афрона в чистое поле погулять; и  как он меня отпустит с нянюшками, и с матушками, и со всеми придворными боярынями и буду я с ними в чистом поле, тогда ты меня вспомяни — и я опять у тебя буду.

Серый волк вымолвил эти речи, ударился о сырую землю — я стал прекрасною королевною Еленою, так что никак и узнать нельзя, чтоб то не она была.

Иван-царевич взял серого волка, пошел во дворец к царю Афрону, а прекрасной королевне Елене велел до­жидаться за городом.

Когда Иван-царевич пришел к царю Афрону с мнимою Еленою Прекрасною, то царь очень возрадовался в сердце своем, что получил такое сокровище, которого он давно желал. Он принял, ложную королевну, а коня зла­тогривого вручил Ивану-царевичу.

Иван-царевич сел на того коня и выехал за город, посадил с собою Елену Прекрасную и поехал, держа путь к государству царя Долмата.

Серый же вояк живет у царя Афрона день, другой и третий вместо прекрасной королевны Елены, а на четвер­тый день пришел к царю Афрону проситься в чистом по­ле погулять, чтоб разбить тоску-печаль лютую. Как возговорил ему царь Афрон:

—  Ах, прекрасная моя королевна Елена! Я для тебя все сделаю, отпущу тебя в чистое поле погулять.

И тотчас приказал нянюшкам и мамушкам, и всем придворным боярыням с прекрасною королевною идти в чистое поле гулять.

Иван же царевич ехал путем-дорогою с Еленою Пре­красною, разговаривал с нею и забыл было про серого волка, да потом вспомнил:

—  Ах, где-то мой серый волк?

Вдруг откуда ни взялся — стал он перед Иваном-царевичем и сказал ему:

—  Садись, Иван-царевич, на меня, на серого волка, а прекрасная королевна пусть на коне златогривом.

Иван-царевич сел на серого волка, и поехали они в государство царя Долмата. Ехали они долго ли, корот­ко ли и, доехав до того государства, за три  версты от города остановились. Иван-царевич начал просить серо­го волка:

—  Слушай ты, друг мой любезный, серый волк! Сослужил ты мне много служб, сослужи мне и последнюю, а служба твоя будет вот какая: не можешь ли ты обо­ротиться в коня златогривого наместо этого, потому что с этим златогривым конем мне расстаться   не хочется.

Вдруг серый волк ударился о сырую землю — и стал конем златогривым.

Иван-царевич, оставя прекрасную королевну Елену в зеленом лугу, сел на серого волка и поехал во дворец к царю Долмату.

И как скоро туда приехал, царь Долмат увидел Ива­на-царевича, что едет он на коне златогривом, весьма обрадовался, тотчас вышел из палат своих, встретил царевича на широком дворе, поцеловал его во уста са­харные, взял его за правую руку и повел в палаты бело­каменные.

Царь Долмат для такой радости велел сотворить пир, и они сели за столы дубовые, за скатерти браные; пили, ели, забавлялися и веселилися ровно два дни, а на тре­тий день царь Долмат вручил Ивану-царевичу жар-птицу с золотою клеткою.

Царевич взял жар-птицу, пошел за город, сел на ко­ня златогривого вместе с прекрасною королевной Еле­ною и поехал в свое отечество, в государство царя Выслава Андроновича.

Царь же Долмат вздумал на другой день своего коня златогривого объездить в чистом поле; велел его оседлать, потом сел на него и поехал в чистое поле, и лишь только разъярил коня, как он сбросил с себя царя Долмата и, оборотясь по-прежнему в серого волка, по­бежал и нагнал Ивана-царевича.

—   Иван-царевич! — сказал он. — Садись на меня, на серого волка, а королевна Елена Прекрасная пусть едет на коне златогривом.

Иван-царевич сел на серого волка, и поехали они в путь. Как скоро довез серый волк Ивана-царевича до тех мест, где его коня разорвал, он остановился и сказал:

—   Ну, Иван-царевич, послужил я тебе довольно ве­рою и правдою. Вот на сем месте разорвал я твоего коня надвое, до этого места и довез тебя. Слезай с меня, с се­рого волка, теперь есть у тебя конь златогривый, так ты сядь на него и поезжай, куда тебе надобно, а я тебе боль­ше не слуга,

Царевна-лягушка

В старые годы у одного царя было три сына. Вот, когда сыновья стали на возрасте, царь собрал их и говорит:

—  Сынки мои любезные, покуда я еще не стар, мне охота бы вас женить, посмотреть на ваших деточек, на моих внучат.

Сыновья отцу отвечают:

—  Так что ж, батюшка, благослови. На ком тебе желательно нас женить?

—  Вот что, сынки, возьмите по стреле, выхо­дите в чистое поле и стреляйте: куда стрелы упадут, там и судьба ваша.

Сыновья поклонились отцу, взяли по стреле, вышли в чистое поле, натянули луки и выстрелили. У старшего сына стрела упала на боярский двор, подняла стрелу боярская дочь. У среднего сына упала стрела на широкий купеческий двор, подняла ее купеческая дочь.

А у младшего сына, Ивана-царевича, стрела поднялась и улетела, сам не знает куда. Вот он шел, шел, дошел до болота, видит — сидит лягушка, подхватила его стрелу. Иван-царевич говорит ей:

—  Лягушка, лягушка, отдай мою стрелу. А лягушка ему отвечает:

—  Возьми меня замуж!

—  Что ты, как я возьму себе в жены лягушку?

—  Бери, знать, судьба твоя такая. Закручинился   Иван-царевич.   Делать нечего, взял лягушку,  принес домой.  Царь  сыграл три свадьбы: старшего сына женил на боярской дочери, среднего — на купеческой, а несчастного Ивана-царевича — на лягушке.

Вот царь позвал сыновей:

—  Хочу посмотреть, которая из ваших жен лучшая рукодельница. Пускай сошьют мне к завтрему по рубашке.

Сыновья поклонились отцу и пошли. Иван-царевич приходит домой, сел и голову повесил. Лягушка по полу скачет, спрашивает его:

—  Что, Иван-царевич, голову повесил? Или го­ре какое?

—  Батюшка велел тебе к завтрему рубашку ему сшить.

Лягушка отвечает:

—  Не тужи, Иван-царевич, ложись лучше спать, утро вечера мудренее.

Иван-царевич лег спать, а лягушка прыгнула на крыльцо, сбросила с себя лягушечью кожу и обер­нулась Василисой Премудрой, такой красавицей, что и в сказке не расскажешь.

Василиса Премудрая ударила в ладоши и крик­нула:

—  Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Сшейте мне к утру такую рубашку, какую видела я у моего родного батюшки.

Иван-царевич утром проснулся, лягушка опять по полу скачет, а уж рубашка лежит на столе, завернута в полотенце. Обрадовался Иван-царевич, взял рубашку, понес к отцу. Царь в это время принимал дары от больших сыновей. Старший сын развернул рубашку, царь принял ее и сказал:

—  Эту рубашку в черной избе носить. Средний сын развернул рубашку, царь сказал:

—  В ней только в баню ходить. Иван-царевич развернул рубашку, изукрашенную златом-серебром, хитрыми узорами. Царь только взглянул:

—  Ну, вот это рубашка — в праздник ее наде­вать.

Пошли братья по домам — те двое — и судят между собой:

—  Нет, видно, мы напрасно смеялись над же­ной Ивана-царевича: она не лягушка, а какая-ни­будь хитра...

Царь опять позвал сыновей:

—  Пускай ваши жены испекут мне к завтрему хлеб. Хочу узнать, которая лучше стряпает.

Иван-царевич голову повесил, пришел домой. Лягушка его спрашивает:

—  Что закручинился? Он отвечает:

—  Надо к завтрему испечь царю хлеб.

—  Не тужи, Иван-царевич, лучше ложись спать, утро вечера мудренее.

А те невестки сперва-то смеялись над лягушкой, а теперь послали одну бабушку-задворенку посмот­реть, как лягушка будет печь хлеб.

Лягушка хитра, она это смекнула. Замесила квашню, печь сверху разломала да прямо туда, в дыру, всю квашню и опрокинула. Бабушка-задворенка прибежала к царским невесткам, все расска­зала, и те так же стали делать.

А лягушка прыгнула на крыльцо, обернулась Василисой Премудрой, ударила в ладоши:

—  Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Испеките мне к утру мягкий белый хлеб, какой я у моего родного батюшки ела.

Иван-царевич утром проснулся, а уж на столе лежит хлеб, изукрашен разными хитростями: по бокам узоры печатные, сверху города с заставами.

Иван-царевич обрадовался, завернул хлеб в ширинку, понес к отцу. А царь в то время принимал хлебы от больших сыновей. Их жены-то поспускали тесто в печь, как им бабушка-задворенка сказа­ла, и вышла у них одна горелая грязь. Царь принял хлеб от старшего сына, посмотрел и отослал в люд­скую. Принял от среднего сына и туда же отослал. А как подал Иван-царевич, царь сказал:

—  Вот это хлеб, только в праздник его есть. И приказал царь трем своим сыновьям, чтобы завтра явились к нему на пир вместе с женами.

Опять воротился Иван-царевич домой не весел, ниже плеч голову повесил. Лягушка по полу скачет:

—  Ква, ква, Иван-царевич, что закручинился? Или услыхал от батюшки слово неприветливое?

—  Лягушка, лягушка, как мне не горевать? Батюшка наказал, чтобы я пришел с тобой на пир, а как я тебя людям покажу?

Лягушка отвечает:

—  Не тужи, Иван-царевич, иди на пир один, а я вслед за тобой буду. Как услышишь стук да гром, не пугайся. Спросят тебя, скажи: «Это моя лягу­шонка в коробчонке едет».

Иван-царевич и пошел один. Вот старшие бра­тья приехали с женами, разодетыми, разубранны­ми, нарумяненными, насурьмленными. Стоят да над Иваном-царевичем смеются:

—  Что же ты без жены пришел? Хоть бы в платочке ее принес. Где ты такую красавицу вы­искал? Чай, все болота исходил.

Царь с сыновьями, с невестками, с гостями сели за столы дубовые, за скатерти браные — пировать. Вдруг поднялся стук да гром, весь дворец затрясся. Гости напугались, повскакали с мест, а Иван-ца­ревич говорит:

—  Не бойтесь, честные гости: это моя лягу­шонка в коробчонке приехала.

Подлетела к царскому крыльцу золоченая ка­рета о шести белых лошадях, и выходит оттуда Василиса Премудрая: на лазоревом платье — ча­стые звезды, на голове — месяц ясный, такая кра­савица — ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать. Берет она Ивана-царевича за руку и ведет за столы дубовые, за скатерти браные.

Стали гости есть, пить, веселиться. Василиса Премудрая испила из стакана да последки себе за левый рукав вылила. Закусила лебедем да косточки за правый рукав бросила.

Жены больших царевичей увидали ее хит­рости и давай то же делать.

Попили, поели, настал черед плясать. Василиса Премудрая подхватила Ивана-царевича и пошла. Уж она плясала, плясала, вертелась, вертелась — всем на диво. Махнула левым рукавом — вдруг сделалось озеро, махнула правым рукавом — по­плыли по озеру белые лебеди. Царь и гости диву дались.

А старшие невестки пошли плясать: махнули рукавом — только гостей забрызгали, махнули дру­гим — только кости разлетелись, одна кость царю в глаз попала. Царь рассердился и прогнал обеих невесток.

В ту пору Иван-царевич отлучился потихоньку, побежал домой, нашел там лягушечью кожу и бро­сил ее в печь, сжег на огне.

Василиса Премудрая возвращается домой, хва­тилась — нет лягушечьей кожи. Села она на лавку, запечалилась, приуныла и говорит Ивану-царевичу:

—  Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты еще только три дня подождал, я бы вечно твоей была. А теперь прощай. Ищи меня за три­девять земель, в тридесятом царстве, у Кощея Бес­смертного...

Обернулась Василиса Премудрая серой кукуш­кой и улетела в окно. Иван-царевич поплакал, поплакал, поклонился на четыре стороны и пошел куда глаза глядят — искать жену, Василису Пре­мудрую. Шел он близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли, сапоги проносил, кафтан истер, шап­чонку дождик иссек. Попадается ему навстречу старый старичок:

—  Здравствуй, добрый молодец! Что ищешь, куда путь держишь?

Иван-царевич рассказал ему про свое несчастье. Старый старичок говорит ему:

—  Эх, Иван-царевич, зачем ты лягушечью кожу спалил? Не ты ее надел, не тебе ее было снимать. Василиса Премудрая хитрей, мудреней своего отца уродилась. Он за то осерчал на нее и велел ей три года быть лягушкой. Ну, делать нечего, вот тебе клубок: куда он покатится, туда и ты ступай за ним смело.

Иван-царевич поблагодарил старого старичка и пошел за клубочком. Клубок катится, он за ним идет. В чистом поле попадается ему медведь. Иван-царевич нацелился, хочет убить зверя. А медведь говорит ему человеческим голосом:

—  Не бей меня, Иван-царевич, когда-нибудь те­бе пригожусь.

Иван-царевич пожалел медведя, не стал его стрелять, пошел дальше. Глядь, летит над ним се­лезень. Он нацелился, а селезень говорит ему чело­веческим голосом:

—  Не бей меня, Иван-царевич, я тебе при­гожусь.

Он пожалел селезня и пошел дальше. Бежит косой заяц. Иван-царевич опять спохватился, хочет в него стрелять, а заяц говорит человеческим го­лосом:

—  Не убивай меня, Иван-царевич, я тебе при­гожусь.

Пожалел он зайца, пошел дальше. Подходит к синему морю и видит — на берегу, на песке, ле­жит щука, едва дышит и говорит ему:

—  Ах, Иван-царевич, пожалей меня, брось в синее море!

Он бросил щуку в море, пошел дальше берегом. Долго ли, коротко ли, прикатился клубочек к лесу. Там стоит избушка на курьих ножках, кругом себя поворачивается.

—  Избушка, избушка, стань по-старому, как мать поставила: к лесу задом, ко мне передом.

Избушка повернулась к нему передом, к лесу задом. Иван-царевич взошел в нее и видит: на печи, на девятом кирпиче, лежит баба-яга, костяная нога, зубы — на полке, а нос в потолок врос.

—  Зачем, добрый молодец, ко мне пожало­вал? — говорит ему баба-яга. — Дело пытаешь или от дела лытаешь?

Иван-царевич ей отвечает:

—  Ах ты, старая хрычовка, ты бы меня прежде напоила, накормила, в бане выпарила, тогда бы и спрашивала.

Баба-яга его в бане выпарила, напоила, накор­мила, в постель уложила, и Иван-царевич рассказал  ей, что ищет свою жену, Василису Премудрую.

—  Знаю, знаю, — говорит ему баба-яга, — твоя жена теперь у Кощея Бессмертного. Трудно ее будет достать, нелегко с Кощеем сладить: его смерть на конце иглы, та игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, тот заяц сидит в каменном сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и тот дуб Кощей Бессмертный как свой глаз бережет.

Иван-царевич у бабы-яги переночевал, и наутро она ему указала, где растет высокий дуб. Долго ли, коротко ли, дошел туда Иван-царевич, видит — сто­ит, шумит высокий дуб, на нем каменный сундук, а достать его трудно.

Вдруг, откуда ни взялся, прибежал медведь и выворотил дуб с корнем. Сундук упал и разбился. Из сундука выскочил заяц — и наутек во всю прыть. А за ним другой заяц гонится, нагнал и в клочки разорвал. А из зайца вылетела утка, под­нялась высоко, под самое небо. Глядь, на нее селезень кинулся, как ударит ее — утка яйцо вы­ронила, упало яйцо в синее море...

Тут Иван-царевич залился горькими слезами — где же в море яйцо найти! Вдруг подплывает к берегу щука и держит яйцо в зубах. Иван-царевич разбил яйцо, достал иголку и давай у нее конец ломать. Он ломает, а Кощей Бессмертный бьется, мечется. Сколько ни бился, ни метался Кощей, сломал Иван-царевич у иглы конец, пришлось Ко­щею помереть.

Иван-царевич пошел в Кощеевы палаты бело­каменные. Выбежала к нему Василиса Премудрая, поцеловала его в сахарные уста. Иван-царевич с Василисой Премудрой воротились домой и жили долго и счастливо до глубокой старости.

В обработке А.Н. Толстого

Два Ивана - солдатских сына

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был мужик. Пришло время — записали его в солдаты; оставляет он же­ну, стал с нею прощаться и говорит:

—  Смотри, жена, живи хорошенько, добрых людей не смеши, домишка не разори, хозяйничай да меня жди; авось назад приду. Вот тебе пятьдесят рублей. Дочку ли, сына ли родишь — все равно сбереги деньги до возрасту: станешь дочь выдавать замуж — будет у нее приданое; а коли бог сына даст да войдет он в большие года — будет и ему в тех деньгах подспорье немалое.

Попрощался с женою и пошел в поход, куда было велено. Месяца три погодя родила жена двух близнецов-мальчиков и назвала их Иванами — сол­датскими сыновьями.

Пошли мальчики в рост; как пшеничное тесто на опаре, так кверху и тянутся. Стукнуло ребяткам десять лет, отдала их мать в науку; скоро они научились грамоте и боярских и купеческих детей за пояс заткнули — никто лучше их не сумеет ни прочитать, ни написать, ни ответу дать.

Боярские и купеческие дети позавидовали и да­вай тех близнецов каждый день поколачивать да пощипывать.

Говорит один брат другому:

—  Долго ли нас колотить да щипать будут? Матушка и то на нас платьица не нашьется, ша­почек не накупится; что ни наденем, всё товарищи в клочки изорвут! Давай-ка расправляться с ними по-своему.

И согласились они друг за друга стоять, друг друга не выдавать. На другой день стали боярские и купеческие дети задирать их, а они — полно терпеть! — как пошли сдачу давать. Всем доста­лось! Тотчас прибежали караульные, связали их, добрых молодцев, и посадили в острог.

Дошло то дело до самого царя; он призвал тех мальчиков к себе, расспросил про все и велел их выпустить.

—  Они,— говорит,— не виноваты: не зачин­щики!

Выросли два Ивана — солдатские дети и просят у матери:

—  Матушка, не осталось ли от нашего родителя каких денег? Коли остались, дай нам: мы пойдем в город на ярмарку, купим себе по доброму коню.

Мать дала им пятьдесят рублей — по двадцати пяти на брата — и приказывает:

—  Слушайте, детушки! Как пойдете в город, отдавайте поклон всякому встречному и попе­речному.

—  Хорошо, родимая!

Вот отправились братья в город, пришли на конную, смотрят — лошадей много, а выбрать не из чего;  все  не  под  стать им,  добрым молодцам!

Говорит один брат другому:

—  Пойдем на другой конец площади; глядь-ка, что народу там толпится — видимо-невидимо!

Пришли туда, протолкались вперед — у дубовых столбов стоят два жеребца, на железных цепях прикованы: один на шести, другой на двенадцати; рвутся кони с цепей, удила кусают, роют зем­лю копытами. Никто подойти к ним близко не смеет.

—  Что твоим жеребцам цена будет? — спраши­вает Иван — солдатский сын у хозяина.

—  Не с твоим, брат, носом соваться сюда! Есть товар, да не по тебе, нечего и спрашивать.

—  Почем знать, чего не ведаешь; может, и ку­пим, надо только в зубы посмотреть.

Хозяин усмехнулся:

—  Смотри, коли головы не жаль!

Тотчас один брат подошел к тому жеребцу, что на шести цепях был прикован, а другой брат — к тому, что на двенадцати цепях держался. Стали было в зубы смотреть — куда! Жеребцы поднялись на дыбы, так и храпят...

Братья ударили их коленками в грудь — цепи разлетелись, жеребцы на пять сажен отскочили, на землю попадали.

—  Вот чем хвастался! Да мы этих клячей и даром не возьмем.

Народ ахает, дивуется: что за сильные богатыри появилися! Хозяин чуть не плачет: жеребцы его поскакали за город и давай разгуливать по всему чистому полю; приступить к ним никто не реша­ется, как поймать, никто не придумает.

Сжалились над хозяином Иваны — солдатские дети, вышли в чистое поле, крикнули громким голосом, молодецким посвистом — жеребцы прибе­жали и стали на месте словно вкопанные; тут надели на них добрые молодцы цепи железные, привели их к столбам дубовым и приковали креп­ко-накрепко. Справили это дело и пошли домой.

Идут путем-дорогою, а навстречу им седой ста­ричок; позабыли они, что мать наказывала, и про­шли мимо, не поклонились, да уж после один спо­хватился:

—  Ах, братец, что ж это мы наделали? Ста­ричку поклона не отдали; давай нагоним его да поклонимся.

Нагнали старика, сняли шапочки, кланяются в пояс и говорят:

—  Прости нас, дедушка, что прошли не поздо­ровались. Нам матушка строго наказывала: кто б на пути ни встретился, всякому честь отдавать.

—  Спасибо, добрые молодцы! Куда ходили?

—  В город на ярмарку; хотели купить себе по доброму коню, да таких нет, чтоб нам пригодились.

—  Как же быть? Нешто подарить вам по лошадке?

—  Ах, дедушка, если подаришь, станем тебя вечно благодарить!

—  Ну пойдемте!

Привел их старик к большой горе, отворяет чугунную дверь и выводит богатырских коней:

—  В город, на кузницу, хотели купить себе по сабельке, да таких нет, чтоб нам по руке пришлись.

—  Плохо дело! Нешто подарить вам по сабельке?

—  Ах, дедушка, коли подаришь, станем тебя вечно благодарить!

Старичок привел их к большой горе, отворил чугунную дверь и вынес две богатырские сабли. Они взяли сабли, поблагодарили старика, и радостно, весело у них на душе стало!

Приходят домой, мать спрашивает:

—  Что, детушки, купили  себе по сабельке?

—  Купить не купили, даром получили.

—  Куда же вы их дели?

—  Возле избы поставили.

—  Смотрите, как бы кто не унес!

—  Нет, матушка, не то что унесть, даже увезти нельзя.

Мать вышла на двор, глянула — две сабли тя­желые, богатырские к стене приставлены, едва из­бушка держится! Залилась слезами и говорит:

—  Ну, сынки, верно, вы не кормильцы мне.

Наутро Иваны — солдатские дети оседлали сво­их добрых коней, взяли свои сабли богатырские, приходят в избу, с родной матерью прощаются:

—  Благослови нас, матушка, в путь-дорогу дальнюю.

—  Будь над вами, детушки, мое нерушимое родительское благословение! Поезжайте с богом, себя покажите, людей посмотрите; напрасно никого не обижайте, а злым ворогам не уступайте.

—  Не бойся, матушка! У нас такова поговорка есть: еду — не свищу, а наеду — не спущу!

Сели добрые  молодцы  на коней и поехали. Близко ли, далеко, долго ли, коротко — скоро сказка сказывается, не скоро дело делается — приезжают они на распутье, и стоят там два столба. На одном столбу написано: «Кто вправо поедет, тот царем будет»; на другом столбу написано: «Кто влево поедет, тот убит будет».

Остановились братья, прочитали надписи и при­задумались: куда кому ехать? Коли обоим по пра­вой дороге пуститься — не честь, не хвала бога­тырской их силе, молодецкой удали; ехать одному влево — никому помереть не хочется!

Да делать-то нечего — говорит один из братьев другому:

—  Ну, братец, я посильнее тебя; давай я поеду влево да посмотрю, от чего может мне смерть приключиться? А ты поезжай направо: авось бог даст — царем сделаешься!

Стали они прощаться, дали друг дружке по платочку и положили такой завет: ехать каждому своею дорогою, по дороге столбы ставить, на тех столбах про себя писать для знатья, для ведома; всякое утро утирать лицо братниным платком: если на платке кровь окажется — значит, брату смерть приключилася; при такой беде ехать мертвого ра­зыскивать.

Разъехались добрые молодцы в разные стороны.

Кто вправо коня пустил, тот добрался до слав­ного царства. В этом царстве жил царь с царицею, у них была дочь царевна Настасья Прекрасная.

Увидал царь Ивана — солдатского сына, полю­бил его за удаль богатырскую и, долго не думая, отдал за него свою дочь в супружество, назвал его Иваном-царевичем и велел ему управлять всем царством.

Живет Иван-царевич в радости, своей женою любуется, в царстве порядок ведет да звериной охотой тешится.

В некое время стал он на охоту сбираться, на коня сбрую накладывать и нашел в седле — два пузырька с целящей и живой водою зашито; по­смотрел на те пузырьки и положил опять в седло. «Надо,— думает,— поберечь до поры до времени; не ровен час — понадобятся».

А брат его Иван — солдатский сын, что левой дорогой поехал, день и ночь скакал без устали.

Прошел месяц, и другой, и третий, и прибыл он в незнакомое государство — прямо в столичный город.

В том государстве печаль великая: дома черным сукном покрыты, люди словно сонные шатаются.

Нанял он себе самую худую квартиру у бедной старушки и начал ее выспрашивать:

—  Расскажи, бабушка, отчего так в вашем го­сударстве весь народ припечалился и все дома черным сукном завешены?

—  Ах, добрый молодец! Великое горе нас обу­яло: каждый день выходит из синего моря, из-за серого камня, двенадцатиглавый змей и поедает по человеку за единый раз, теперь дошла очередь до царя... Есть у него три прекрасные царевны; вот только сейчас повезли старшую на взморье — змею на съедение.

Иван — солдатский сын сел на коня и поскакал к синему морю, к серому камню; на берегу стоит прекрасная царевна — на железной цепи при­кована.

Увидала она витязя и говорит ему:

—  Уходи отсюда, добрый молодец! Скоро при­дет сюда двенадцатиглавый змей; я пропаду, да и тебе не миновать смерти: съест тебя лютый змей!

—  Не бойся, красная девица, авось подавится. Подошел к ней Иван — солдатский сын, ухва­тил цепь богатырской рукою и разорвал на мелкие части, словно гнилую бечевку; после прилег красной девице на колени.

—  Я посплю, а ты на море смотри: как только туча взойдет, ветер зашумит, море всколыхается — тотчас разбуди меня, молодца.

Красная девица послушалась, стала на море смотреть.

Вдруг туча надвинулась, ветер зашумел, море всколыхалося — из синя моря змей выходит, в гору подымается.

Царевна разбудила Ивана — солдатского сына; он встал, только на коня вскочил, а уж змей летит:

—  Ты, Иванушка, зачем пожаловал? Ведь здесь мое место! Прощайся теперь с белым светом да полезай поскорее сам в мою глотку — тебе ж легче будет!

—  Врешь, проклятый змей! Не проглотишь — подавишься! — ответил Иван, обнажил свою ост­рую саблю, размахнулся, ударил и срубил у змея все двенадцать голов; поднял серый камень, головы положил под камень, туловище в море бросил, а сам воротился домой к старухе, наелся-напился, лег спать и проспал трое суток.

В то время призвал царь водовоза.

—  Ступай,— говорит,— на взморье, собери хоть царевнины косточки.

Водовоз приехал к синему морю, видит — ца­ревна жива, ни в чем невредима, посадил ее на телегу и повез в густой, дремучий лес; завез в лес и давай нож точить.

—  Что ты делать собираешься? — спрашивает царевна.

—  Я нож точу, тебя резать хочу! Царевна заплакала:

—  Не режь меня, я тебе никакого худа не сделала.

—  Скажи отцу, что я тебя от змея избавил, так помилую!

Нечего делать — согласилась. Приехала во дво­рец; царь обрадовался и пожаловал того водовоза полковником.

Вот как проснулся Иван — солдатский сын, по­звал старуху, дает ей денег и просит:

—  Поди-ка, бабушка, на рынок, закупи, что надобно, да послушай, что промеж людьми гово­рится: нет ли чего нового?

Старуха сбегала на рынок, закупила разных припасов, послушала людских вестей, воротилась назад и сказывает:

—  Идет в народе такая молва: был-де у нашего царя большой обед, сидели за столом королевичи и посланники, бояре и люди именитые; в те поры прилетела в окно каленая стрела и упала посеред зала, к той стреле было письмо привязано от дру­гого змея двенадцатиглавого. Пишет змей: коли не вышлешь ко мне среднюю царевну, я твое царство огнем сожгу, пеплом развею. Нынче же повезут ее, бедную, к синему морю, к серому камню.

Иван — солдатский сын сейчас оседлал своего доброго коня, сел и поскакал на взморье. Говорит ему царевна:

—  Ты зачем, добрый молодец? Пущай моя оче­редь смерть принимать, горячую кровь проливать; а тебе за что пропадать?

—  Не бойся, красная девица!

Только успел сказать, летит на него лютый змей, огнем палит, смертью грозит.

Богатырь ударил его острой саблею и отсек все двенадцать голов; головы положил под камень, ту­ловище в море кинул, а сам домой вернулся, на­елся-напился и опять залег спать на три дня, на три ночи.

Приехал опять водовоз, увидал, что царевна жива, посадил ее на телегу, повез в дремучий лес и принялся нож точить. Спрашивает царевна:

—  Зачем ты нож точишь?

—  А я нож точу, тебя резать хочу. Присягни на том, что скажешь отцу, как мне надобно, так я тебя помилую.

Царевна дала ему клятву, он привез ее во дворец; царь возрадовался и пожаловал водовоза генеральским чином.

Иван — солдатский сын пробудился от сна на четвертые сутки и велел старухе на рынок пойти да вестей послушать.

Старуха сбегала на рынок, воротилась назад и сказывает:

—  Третий змей появился, прислал к царю письмо, а в письме требует: вывози-де меньшую царевну на съедение.

Иван — солдатский сын оседлал своего доброго коня, сел и поскакал к синю морю.

На берегу стоит прекрасная царевна, на желез­ной цепи к камню прикована. Богатырь ухватил цепь, тряхнул и разорвал, словно гнилую бечевку; после прилег красной девице на колени:

—  Я посплю, а ты на море смотри: как только туча взойдет, ветер зашумит, море всколыхается — тотчас разбуди меня, молодца.

Царевна начала на море глядеть... Вдруг туча надвинулась, ветер зашумел, море всколыхалося — из синя моря змей выходит, в гору подымается.

Стала царевна будить Ивана — солдатского сы­на, толкала, толкала — нет, не просыпается; за­плакала она слезно, и капнула горячая слеза ему на щеку; от того богатырь проснулся, подбежал к сво­ему коню, а добрый конь уж на пол-аршина под со­бой земли выбил копытами.

Летит двенадцатиглавый змей, огнем так и пы шет; взглянул на богатыря и воскрикнул:

—  Хорош ты, пригож ты, добрый молодец, да не быть тебе живому, съем тебя, и с косточ­ками!

—  Врешь, проклятый змей, подавишься.

Начали они биться смертным боем; Иван — сол­датский сын так быстро и сильно махал своей саблею, что она докрасна раскалилась, нельзя в руках держать! Возмолился он царевне:

—  Спасай меня, красна девица! Сними с себя дорогой платочек, намочи в синем море и дай обернуть саблю.

Царевна тотчас намочила свой платочек и по­дала доброму молодцу. Он обернул саблю и давай рубить змея; срубил ему все двенадцать голов, головы те под камень положил, туловище в море бросил, а сам домой поскакал, наелся-напился и залег спать на трои сутки.

Царь посылает опять водовоза на взморье. При­ехал водовоз, взял царевну и повез в дремучий лес; вынул нож и стал точить.

—  Что ты делаешь? — спрашивает царевна.

—  Нож точу, тебя резать хочу! Скажи отцу, что я змея победил, так помилую.

Устрашил красную девицу, поклялась говорить по его словам.

А меньшая дочь была у царя любимая; как увидел ее живою, ни в чем невредимою, он пуще прежнего возрадовался и захотел водовоза жало­вать — выдать за него замуж меньшую царевну.

Пошел про то слух по всему государству. Узнал Иван — солдатский сын, что у царя свадьба зате­вается, и пошел прямо во дворец, а там пир идет, гости пьют и едят, всякими играми забавляются.

Меньшая царевна глянула на Ивана — солдат­ского сына, увидала на его сабле свой дорогой платочек, выскочила из-за стола, взяла его за руку и говорит отцу:

—  Государь-батюшка! Вот кто избавил нас от змея лютого, от смерти напрасныя; а водовоз толь­ко знал нож точить да приговаривать: я-де нож точу, тебя резать хочу!

Царь разгневался, тут же приказал водовоза повесить, а царевну выдал замуж за Ивана — сол­датского сына, и было у них веселье великое. Стали молодые жить-поживать да добра наживать.

Пока все это деялось с братом Ивана — сол­датского сына, с Иваном-царевичем вот что слу­чилось. Поехал он раз на охоту, и попался ему олень быстроногий.

Иван-царевич ударил по лошади и пустился за ним в погоню; мчался, мчался и выехал на широкий луг. Тут олень с глаз пропал. Смотрит царевич и думает, куда теперь путь направить? Глядь — на том лугу ручеек протекает, на воде две серые утки плавают.

Прицелился он из ружья, выстрелил и убил пару уток; вытащил их из воды, положил в сумку и по­ехал дальше.

Ехал, ехал, увидал белокаменные палаты, слез с лошади, привязал ее к столбу и пошел в комнаты. Везде пусто — нет ни единого человека, только в одной комнате печь топится, на шестке стоит ско­вородка, на столе прибор готов: тарелка, и вилка, и нож. Иван-царевич вынул из сумки уток, ощипал, вычистил, положил на сковороду и сунул в печку; зажарил, поставил на стол, режет да ест.

Вдруг, откуда ни возьмись, является к нему красная девица — такая красавица, что ни в сказке сказать, ни пером написать,— и говорит ему:

—  Хлеб-соль, Иван-царевич!

—  Милости просим, красная девица! Садись со мной кушать.

—  Я бы села с тобой, да боюсь: у тебя конь волшебный.

—  Нет, красная девица, не узнала! Мой вол­шебный конь дома остался, я на простом приехал.

Как услыхала это красная девица, тотчас начала дуться, надулась и сделалась страшною львицею, разинула пасть и проглотила царевича целиком. Была то не простая девица, была то родная сестра трех змеев, что побиты Иваном — солдатским сыном.

Вздумал Иван — солдатский сын про своего брата; вынул платок из кармана, утерся, смотрит — весь платок в крови. Сильно он запечалился:

—  Что за притча! Поехал мой брат в хорошую сторону, где бы ему царем быть, а он смерть получил!

Отпросился у жены и тестя и поехал на своем богатырском коне разыскивать брата, Ивана-царевича.

Близко ли, далеко, скоро ли, коротко — приез­жает в то самое государство, где его брат прожи­вал; расспросил про все и узнал, что поехал-де царевич на охоту, да так и сгинул — назад не бывал.

Иван — солдатский сын той же самой дорогою поехал охотиться; попадается и ему олень быстро­ногий. Пустился богатырь за ним в погоню. Выехал на широкий луг — олень с глаз пропал; смот­рит — на лугу ручеек протекает, на воде две утки плавают. Иван — солдатский сын застрелил уток, приехал в белокаменные палаты и вошел в ком­наты. Везде пусто, только в одной комнате печь топится, на шестке сковородка стоит. Он зажарил уток, вынес на двор, сел на крылечке, режет да ест.

Вдруг является к нему красная девица:

—  Хлеб-соль, добрый молодец! Зачем на дворе ешь?

Отвечает Иван — солдатский сын:

—  Да в горнице неохотно, на дворе веселей будет! Садись со мною, красная девица!

—  Я бы с радостью села, да боюсь твоего коня волшебного.

—  Полно, красавица! Я на простой лошаденке приехал.

Она и поверила и начала дуться, надулась страшною львицею и только хотела проглотить доброго молодца, как прибежал его волшебный конь и обхватил ее богатырскими ногами.

Иван — солдатский сын обнажил свою саблю острую и крикнул зычным голосом:

—  Стой, проклятая! Ты проглотила моего брата Ивана-царевича! Выкинь его назад, не то изрублю тебя на мелкие части.

Львица и выкинула Ивана-царевича: сам-то он мертвый.

Тут Иван — солдатский сын вынул из седла два пузырька с водою целящею и живой; взбрызнул брата целящей водою — плоть-мясо срастается; взбрызнул живой водой — царевич встал и говорит:

—  Ах, как же долго я спал! Отвечает Иван - солдатский сын:

—  Век бы тебе спать, если б не я!

Потом берет свою саблю и хочет рубить львице голову; она обернулась душой-девицей, такою кра­савицей, что и рассказать нельзя, начала слезно плакать и просить прощения. Глянул на ее красу неописанную, смиловался Иван — солдатский сын и пустил ее на волю вольную.

Приехали братья во дворец, сотворили трех­дневный пир; после попрощались; Иван-царевич остался в своем государстве, а Иван — солдатский сын поехал к своей супруге и стал с нею поживать в любви и согласии.