Огонек Богородицы

(Рождественская сказка)

В этом году зимой в лесу выпало особенно много снега. Он белым тяжелым одеялом покрыл всю землю, улегся на тонких темных ветках и стволах голых деревьев, пригнул ближе к земле колючие темно-зеленые руки елок.
Особенно досталось всему живому. Было тяжело ходить, прыгать, передвигаться. Да и следы на снегу были отчетливее видны.
В самую ночь под Рождество погода испортилась. Дул плохой пронизывающий ветер, черно-серые низкие тучи покрыли полностью небо, тяжело и неповоротливо двигаясь. Большие хлопья холодного снега, кружась в каком-то зловещем и непонятном танце, не прекращались, а иногда сменялись маленькими иголками льдинок, впивающихся во все и приносящих боль.
- Хооолодно, - Волк поднял голову и завыл хриплым голосом.
Снежинки, падающие на его шерсть, не таяли, а образовывали небольшой белый холмик на спине. Чуть засохшие льдинки возле пасти и на тонких жестких усах были неприятны и холодны.
- Угу-угу, - согласилась с ним старая вредная Сова с дешевым бусами из пластмассового жемчуга. Она сидела на высокой ветке и тоже съежилась от холодного ветра.
- Гооолодно, - Волк опять поднял голову и выпустил изо рта пар.
Он давно уже ничего не ел. Все спрятались по норкам, по дуплам, под снегом.
- Угу-угу, - опять согласилась Сова.
Волк угрюмо стоял под деревом и искоса посмотрел на Сову.
«Вот бы хватило мне на один раз покушать, - подумал он, - если б можно было ее достать».
Он внимательнее посмотрел на Сову. Затем на дерево.
«Нет. Не достану, - огорчился он и вздохнул. – Вот если б я умел лазить по деревьям, тогда достал бы… Или летать… Тогда бы я ее точно съел».
От этих мыслей у него открылась пасть, и капельки слюны упали на снег.
Сова, сверху наблюдавшая за Волком и видевшая его взгляды, поняла, о чем он сейчас думает. Она нервно зашевелилась, переминаясь с одной лапы на другую и еще крепче вцепившись в корявую ветку.
- Сегодня возле Большого Монастыря много людей, - сказала она, - походи там, может что-нибудь найдешь.
- Людей? – Волку не понравилось это.
Он не любил людей и даже побаивался их. Особенно тех, от которых идет гром и молния. Он с ними несколько раз встречался и еле ноги унес. Его шкура передернулась.
- Неееет, - провыл он, - я уж лучше поищу еще что-нибудь.
И он медленно поковылял прочь от дерева.
А ветер все дул сильнее и сильнее, а льдинки впивались все больнее и больнее.
Он поднял голову и принюхался. Откуда-то, еле-еле, чуть слышно, запахло жильем и едой. Он быстрее побежал на этот запах. Но ветер подул в другую сторону, льдинки стали хлестать с другого бока, и запах пропал. Волк все еще бежал не останавливаясь. И опять он услышал запах. Запах был вкусным и близким. Прямо перед ним была дорога, которая вела к Большому Монастырю.
Волк остановился и глубже вздохнул воздух. Если бы он не был так голоден, то побежал бы обратно. Но сейчас, прячась среди кустов и деревьев, он незаметно приближался к монастырю.
Высокие каменные стены со всех сторон окружали монастырь. Нигде не было ни лазейки, ни прохода. Лишь возле больших тяжелых ворот, чуть в стороне, стояла небольшая деревянная беседка, в которой постоянно бил источник родниковой воды.
В беседке стояла маленькая девочка и смотрела на темную старую иконку, висевшую там.
Волк спрятался под кустом, лег на брюхо, внимательно наблюдая за девочкой, и решил подождать.
Видно было, что девочке холодно и зябко. Она стояла в беседке и что-то тихо шептала.
Ей очень надо было именно сегодня, на Рождество, попасть в Большой Монастырь. Ее подружка сказала, как слышала от родителей, что если сегодня попросить что-то у Боженьки, то это обязательно сбудется. Девочке очень надо было, чтобы ее папочка выздоровел. Ведь он у нее такой хороший и добрый. И сейчас, пока он заснул, она ушла.
Ей нелегко было пробираться ночью сквозь лес. Черные корявые руки деревьев и злые кустарники цепляли ее. А холодный ветер сбивал с ног.
Но она все-таки дошла.
В середине Большого Монастыря стояла Большой Собор, из которого на снег лился желтый свет.
Внутри этого собора много взрослых людей в черных одеждах. Все они стояли плотно прижавшись друг к другу и никого пропуская.
«Наверно, у них сбываются все желания. Ведь они в таком большом доме просят», - подумала девочка.
Ей хотелось хоть одним глазком посмотреть на то, что внутри.
Девочке казалась, что там находится наряженная разноцветными игрушками елка, возле которой сбываются все желания.
Она даже попыталась отодвинуть чьи-то ноги. Но ноги еще тверже загородили путь к желанию.
Девочка еще немножко постояла, переминаясь с ноги на ногу от холода, и медленно пошла от Большого Собора.
Мимо нее быстрым шагом в черной длинной сутане, сдерживающей ход, и черной высокой шапке прошел молодой священник с маленькой редкой бородкой. Он очень торопился, и, заметив маленькую девочку, чуть замедлил шаг и даже хотел подойти к ней. Но, очевидно, он никак не хотел опоздать, поэтому, немного смущаясь и что-то пробормотав тихо под нос, поспешил дальше.
Девочка медленно вышла за ворота Большого Монастыря, так и не попросив своего желания, и подошла к беседке с источником. Ей хотелось плакать.
Сейчас она смотрела на иконку Богородицы и представляла ее своей покойной матушкой, которая умерла давно и которую она не помнила.
Она сложила вместе маленькие розовые холодные ладошки и поставила их перед собой.
- Матушка, помоги папочке… - тихонечко, еле слышно, боясь, что ее кто-то услышит, просила Девочка. - Ты же знаешь, как ему сейчас плохо…
Она не знала, что еще говорить и замолчала. Она смотрела прямо в глаза Богородицы.
Немножко подумав, она так же тихо продолжила:
- Он все время лежит и лежит… И со мной почти не говорит… А те лекарства, что ему дают – не помогают…
Она опять умолкла, думая, что еще можно рассказать матушке. Ей показалось, что глаза тоже по-доброму смотрят на нее.
- А котенок куда-то пропал, - вздохнула она, - и его с утра не видно… Я хотела взять щенка с собой, но он испугался, и я оставила его дома…
Почему-то много того, о чем она хотела рассказать матушке, забылось. И она не могла вспомнить всего. Ей хотелось еще попросить красивую куклу, какую она видела на витрине магазина, сладкий кусочек торта с зажженной свечкой, который однажды ела в гостях, красивый ошейник для щенка, розовую ленточку для котенка.
- А мне помоги вернуться обратно… - попросила она, уже зная, что если много просить, то ничего не будет.
Но вокруг ничто не происходило и не изменялось.
Было так же холодно и темно.
Еще немного постояв и глядя на высокий Большой Собор в Большом Монастыре, который светился ярко-желтыми большими окнами и откуда было слышно мужское пение, она уже собиралась уходить.
Но вдруг она увидела, как иконка стала ярче, засветилась изнутри и из глаза Богородицы потекла слезинка. Но это была не просто капелька воды. Это был яркий огонек, медленно сползающий по иконе вниз. Он остановился на краю и еще ярче засверкал. Теперь он переливался такими красивыми цветами, что казалось, вся природа играет в нем. Солнечный свет и брызги воды, зелень природы и голубизна неба – все отразилось в нем. Он переливался и светился.
Девочка стояла и зачарованно глядела на капельку. Ее маленькая ручка нерешительно потянулась к ней. И когда она подставила ладошку, сложив ее лодочкой, та упала в нее. Капелька была очень легкая, мягкая и теплая. Девочка тихонько поднесла ее к лицу, разглядывая ее. Лицо девочки осветилось теплым нежным светом. Она почувствовала, как стало тепло во всем теле и покойно на душе. Ей показалось, что кто-то добрый и ласковый погладил ее по головке и поцеловал в лобик. Ей показалось, что это была покойная матушка. Она заплакала, и маленькие прозрачные слезинки, оставляя тоненькие теплые дорожки потекли из глаз.
Огонек в ее руке затрепетал и огорчился. Она почувствовала это. И стала вытирать, размазывая по щекам, слезки.
Затем она, слегка сжав ладошку, чтоб не уронить огонек, прижала его к груди возле сердца и прикрыла другой ладошкой, еще невысохшей от слезинок. Она вздохнула. Но не от горя, а от светлой радости, которая была у нее в душе.
- Спасибо, добрая матушка, - поблагодарила она иконку, которая опять превратилась в тусклую и старую.
Девочка повернулась и пошла домой, крепко и бережно прижимая возле сердце огонек.
Когда она уже отошла на достаточное расстояние и уже монастырь не был виден, она услышала тяжелый звон в храме. Ей показалось, что какой-то тяжелый большой зверь глухо рыкнул. Или тяжело и громко печально вздохнул.
Снежная буря вдруг неожиданно утихла. Снежинки еще летели с неба, но они сменились яркими перемигивающимися звездочками. Тонкий серп молодого месяца смущенно повис на небе. Стало светло и тихо.
Дорога была покрыта белым атласом гладкого снега, образующим кое-где мягкие складки.
Девочка шла домой, чуть приоткрыв ладони, и освещая себе дорогу.
Стряхнув снег с елки, к ней на плечо спрыгнула Белочка и своими маленькими лапками стала гладить, перебирая ей волосы, и пушистым хвостиком щекотать ей щеку.
Синичка, летавшая над ней и слышавшая разговор Волка и Совы, все хотела предупредить девочку об опасности. Поэтому она крутилась над девочкой, и тревожно пищала.
И вдруг из-за поворота появился Волк.
Его глаза засветились злым блеском. Шерсть на загривке стала дыбом. Он оскалил пасть, показывая большие белые клыки. С ярко-розового длинного языка стала капать слюна.
Он все ближе и ближе подходил к девочке.
Его глаза становились все злее и злее.
Но вдруг он увидел огонек в руке.
В его глазах появился сильный испуг. Он сжался, низко опустился на лапы, прижал уши и поджал под себя серый большой хвост. И тихо подполз на брюхе по снегу к девочке. Он смотрел то на огонек, то на девочку и тихонько скулил. Затем лизнул руку шершавым языком.
- Не бойся меня. Я тебе ничего не сделаю, - сказала девочка, поглаживая Волка по голове. И тот весело запрыгал вокруг нее, радостно виляя хвостом.
А девочка пошла дальше.
Волк бежал возле девочки, то уходя вперед, то останавливаясь. И если бы кто-нибудь сейчас попытался на нее напасть, то он разорвал его на куски.
Так они и дошли до края леса.
- Иди, добрый Волк, назад. Тебе нельзя идти сюда, - она погладила его по шерсти. А он все пытался лизнуть ее.
- И тебе, Белочка, пора идти назад, - девочка погладила пушистого зверька.
Белочка защелкала зубками, улыбаясь.
- Все, стойте тут, - сказала девочка, - спасибо вам всем, что вы помогли мне дойти домой.
Она пошла дальше, оглянулась и помахала рукой. А Волк, остановившись на краю леса, завертелся и заскулил, размахивая серым хвостом.
Белочка запрыгала выше по деревьям, чтобы видеть подольше девочку.
И даже Сова, тайно летевшая вдалеке, тоже села на ветку и, стесняясь, помахала, крылом.
Синичка еще кружилась над девочкой до самого ее дома.
А когда девочка занесла огонек домой, то он осветил все ярким добрым светом. Он, конечно же, помог больному папочке. Тот вскоре выздоровел. Да и самой девочке помог в ее добрых делах.
И теперь девочка, когда идет опять к источнику через лес, ничего не боится. Ведь у нее есть хорошие друзья: добрый Волк, Белочка, Синичка и даже Сова подружилась с ней.
А ночью под Рождество часто можно среди деревьев и елок в лесу видеть огонек, от света которого все становится добрее и светлее.

Хозяин и работник

Да будет бог милостив и к вам и к двум братьям, о которых сказ пойдет.

Жили-были два брата бедняка.

Задумались они однажды, стали голову ломать - чем бы таким заняться, чтобы семью прокормить. И решили: младшему брату оста­ваться при хозяйстве, старшему - в работники к богачам идти и что заработает - домой отсылать.

Так и сделали.

Младший брат остался дома.

Старший подрядился к богачу работать, до весны, до первого кукушкиного крика.

Одно только смутило старшего брата: неслыханное условие поста­вил богач: «Если, - сказал он, - рассердишься хоть раз за это время - платишь мне тысячу рублей. Если я рассержусь - я плачу».

- Где же это я тысячу рублей возьму? - засомневался старший брат.

- А ты вместо этого десять лет даром на меня поработаешь, - предложил богач.

Парень поначалу испугался необычного уговора, потом подумал: не стану я сердиться ни на что - и все тут, а ежели богач рассердит­ся - пусть на себя пеняет, сам ставил условие.

Согласился старший брат, стал работником у богача. На следующее утро, чуть свет, хозяин поднимает работника - отправляет его в поле.

- Иди, - говорит, - коси, покуда светло. Стемнеет - вернешься.

Работник уходит, целый день на хозяйском поле косит и вечером, усталый, возвращается домой.

Хозяин выходит ему навстречу:

- Ты зачем это вернулся? - спрашивает.

- А солнце ведь зашло.

- Нет, так не пойдет. Я тебе что сказал - коси пока светло. Солнце-то, верно, зашло, но гляди: его братец-месяц на небе, чем он хуже светит?

- Это как же? - удивляется работник.

- Что, уже сердишься? - спрашивает хозяин.

- Не сержусь, говорю только, что устал, передохну вот ма­лость... - стал заикаться перепуганный работник и возвратился на поле.

Всю ночь косит он на хозяйском поле - пока месяц с неба не скрывается. Но только месяц заходит - солнце тут как тут - заступает на его место. Работник без сил валится на землю.

- Пропади пропадом твое поле! - кричит он в сердцах. - И хлеб, которым кормишь! И заработок, который даешь!

- А ты сердишься, я вижу, - словно из-под земли вырастает хозяин. - А раз сердишься - напоминаю тебе про уговор, чтоб не гово­рил, что беззаконно с тобой обошлись.

И требует, чтобы работник уплатил, согласно уговору, тысячу рублей или же работал на него десять лет даром.

Работник приходит в отчаяние - денег нет, чтобы отдать и душу освободить, а отслужить у такого человека - дело не из легких. Думает он, думает, под конец дает богачу расписку на тысячу рублей и при­горюнившись возвращается с пустыми руками домой.

- Ну, рассказывай, - говорит младший брат, - где был, что де­лал.

И старший садится и все, как было, рассказывает без утайки.

- Ничего, - говорит младший брат, - не горюй. Теперь ты оста­вайся дома, а я пойду поработаю.

Приходит младший брат- нанимается работать к тому же богачу.

Богач ставит свое условие: ежели работник рассердится до весны, до первого кукушкиного крика - платит тысячу рублей или же десять лет бесплатно на него работает, а ежели он, богач, рассердится - пла­тит он работнику тысячу рублей и отпускает его на все четыре сто­роны.

- Мало, - говорит младший брат, - ежели ты рассердишься - ты две тысячи платишь, рассержусь я - плачу две тысячи я. Или же работаю на тебя двадцать лет даром.

- Согласен, - радуется богач.

И вот уже младший брат - работник у богача.

Наступает утро, занимается заря, а новый работник и не думает вставать. Хозяин то и дело заходит - смотрит: спит работник крепким сном.

- Эй, парень! Вставай, время к обеду идет! Эй!

- Уж не сердишься ли ты? - поднимает голову работник.

- Вовсе не сержусь, - пугается хозяин, - говорю только: в поле бы пойти, покосить немного...

- А, ну ежели так, сейчас оденемся и пойдем, спешить нам не­куда.

И начинает не спеша надевать постолы. Хозяин то и дело захо­дит - смотрит; работник все с постолами возится.

- Скоро ты свои постолы наденешь?!

- Сердишься вроде? - спрашивает работник.

- Что ты, что ты... Я только хотел сказать, как бы нам в поле не опоздать...

- А, ну это дело другое, а то ведь уговор.

И пока работник надевает постолы, да пока они с хозяином на поле приходят, время и впрямь к обеду идет.

- Кто же в такое время работает, - говорит работник, - смотри, все люди обедают, надо и нам подкрепиться, там уж и за работу можно...

Садятся, обедают.

После обеда работник говорит: «Люди мы работящие, после обе­да передохнуть не мешает -верно?» - и, зарывшись лицом в траву, спит до вечера.

- Вставай, стемнело уже! - вопит разъяренный хозяин. - Все давно со своих полей домой ушли, одно наше поле осталось. Да кто же это тебя ко мне послал! Чтоб тому шею переломило! Будь проклят твой хлеб! Подавись своей работой!

- Ты как будто сердишься, - потягиваясь, садится работник.

- Кто сердится - я говорю, стемнело, домой пора.

- А, ну это ничего, а то ведь уговор - беда тому, кто рассер­дится...

Приходят они домой. А дома - гости.

Посылает хозяин работника - поди, говорит, овцу зарежь.

- Какую? - спрашивает работник.

- Какая попадётся.

Работник уходит.

Немного погодя прибегают к богачу: беги, говорят, ступай ско­рее, работник твой все стадо перебил... Прибегает богач, видит - и правда - сколько у него овец было - все перебиты. Хватается за го­лову:

- Что ж ты наделал, - кричит, - бессовестный! Чтоб тебе без крова остаться, мой-то дом зачем разоряешь?!

- Ты сам мне сказал, какая овца попадется, ту и прирежь. А они мне все разом попались. Я прирезал. Что же я не так сделал?- спокойно отвечает работник. - Но ты сердишься, я вижу...

- Я не сержусь, мне жалко - столько добра погибло...

- А, ну ежели не сердишься, продолжаю у тебя работать.

Богач думает, как бы ему от этого работника избавиться, нанял­ся ведь он до весны, до первого кукушкиного крика, а зима еще толь­ко-только наступает, сколько до весны еще времени.

Думает богач, думает, и так прикидывает, и этак - и вот что придумывает.

Ведет свою жену в лес, сажает на дерево и велит кукушкой кри­чать. А сам к работнику: идём, говорит, в лес, поохотимся. Только они в лес заходят - жена богача начинает кричать кукушкой.

- О, поздравляю тебя! - говорит работнику хозяин. - Вот и кукушка прокуковала, время твое, значит, истекло...

Парень обо всем догадывается.

- Нет, - говорит он, - кто же видел, чтобы среди зимы кукушка куковала. Сейчас я эту кукушку убью.

Говорит и ружье берет.

Хозяин с воплями бросается к нему.

- Бога ради, - кричит, - не убивай! В черный день ты ко мне пришел! Это что за несчастье мне выпало!

- Ну, что, ты сердишься вроде?..

- Сержусь, брат! С меня будет! Давай я тебе штраф уплачу, давай избавлюсь от тебя. Мое было условие - мне и расплачиваться. Теперь только уразумел; «Не рой яму другому, сам попадешь».

Богачу наука. А младший брат порвал долговую бумажку стар­шего брата, взял тысячу рублей и вернулся домой.

Туманян Ованес "Сказки" - Ереван: Советакан грох, 1985 - с.36

Братец-топор

Отправился однажды мастеровой в далекие края на заработки. Попал он в село. Смотрит - а люди в этом селе дрова руками разла­мывают.

- Слушайте, - сказал он, - что же вы руками дрова ломаете, неужто у вас топора нет?

- Топор - это что такое? - спросили крестьяне.

Достал мастеровой свой топор из-за пояса, топором этим дров наколол, в сторонку сложил. Увидели такое крестьяне - побежали по селу, стали кричать друг другу:

- Эй, подите-поглядите, что там братец-топор выделывает!

Сбежались крестьяне со всего села, окружили мастерового, упро­сили-уговорили, добра всякого надавали и топор забрали.

Взяли себе топор, чтобы по очереди колоть дрова.

В первый день топор староста взял. Только он топором размах­нулся - ногу себе поранил. Увидел такое - побежал по селу:

- Идите! Глядите! Братец-топор с ума сошел - дерется!

Крестьяне сбежались, схватили по палке, давай по топору дуба­сить. Лупили они топор, лупцевали - видят, ничего топору не делается. Сложили дубинки - подпалили топор.

Пламя поднялось, на все четыре стороны раздалось. Когда огонь улегся, крестьяне пришли, разгребли золу - смотрят, топорище сгоре­ло, а топор раскраснелся, весь пунцовый стал.

Заорали тогда все:

- Эй, смотрите, братец-топор рассердился, глядите, красный ка­кой, - еще беду накличет, - что ж делать?!

Подумали-поразмыслили - решили топор в тюрьму засадить. И закинули топор в сенник. Сенник был полон сена. Сено тут же загорелось - пламя в небо поднялось.

Крестьяне всполошились, бросились за хозяином топора:

- Иди, - кричат, - скорей иди, образумь свой топор!

Туманян Ованес "Сказки" - Ереван: Советакан грох, 1985 - с.36

Сказка о неудачнике Паносе

Жил некогда бедняк по имени Панос. Человек он был добрый, но за что ни возьмется - во всем ему неудача. Потому-то и прозвали его неудачником Паносом. Пара волов, телега да топор - вот и все его добро.

Запряг он однажды волов, взял топор и поехал в лес за дровами. В лесу Панос начинает размышлять.

«Ведь вот подрублю я дерево, а там все равно придется мучить­ся, поднимать его на телегу. Уж лучше подставить телегу под дерево, чтобы оно, как подрублю его, так в телегу и свалилось».

Сказано - сделано.

Запряженный воз ставит он под высокое дерево, сам заходит с другой стороны и давай рубить. Долго ли он возился тут, коротко ли, одному ему ведомо. Но вот дерево со скрипом повалилось, разбило телегу и задавило волов. Панос опешил. Как теперь быть? Берет он топор и, почесывая затылок, плетется домой.

По дороге, когда он шел мимо пруда, увидел -в воде полощутся дикие утки. И говорит он себе. «Черт с ним, не вышло там, попробую здесь: авось убью уточку да снесу жене». И с этими словами, раз­махнувшись, швыряет топор в утиную стаю. Но утки с кряканьем взле­тают, а топор идет ко дну.

Стоит Панос на берегу пруда и думает: как быть? Раздевается, одежду оставляет на берегу, а сам лезет в воду искать топор. Чем дальше, тем глубже: «Да этак, пожалуй, утонешь», - думает он и вы­лезает на берег.

И что бы вы думали? Покуда Панос разыскивал в воде топор, какой-то прохожий, увидя на берегу его одежду и не заметив хозяина, скрывшегося в камыше, подобрал ее и унес.

Вылез Панос из воды, а одежды нет. Стоит бедняга голый и ду­мает: «О господи, куда теперь я денусь?» И решил подождать, пока стемнеет. На закате возвращается домой. Приближаясь к селу, он опять начинает размышлять: «Ежели я, раздетый, покажусь домашним, что они скажут? Пойду-ка лучше к брату за одеждой, а там и к жене».

И сворачивает к брату.

А у брата в эту самую ночь была пирушка. Панос явился к нему в самый разгар веселья.Едва он открыл дверь, один из гостей, решив, что это собака, швырнул в него обглоданной костью и угодил прямо в глаз.

Бедняга, закричав от боли, отскочил, но тут на него накинулись со всех сторон собаки. На лай выскочили гости и видят: бежит голыш, а за ним собаки. И, недолго думая, решили: да никак это сам нечистый.

Долго гонялись за ним с шумом и криком, с воем и гоготом и за­гнали его в лесную чащу, собаки же искусали бедняге ноги... Несчаст­ный Панос, голый, кривой и хромой бежал и исчез...

На следующий день по селу пошла молва, что Панос-де пропал: поехал в лес за дровами и не вернулся. Пустились односельчане на розыски. Вскоре в лесу нашли разбитый воз и раздавленных волов, а Паноса и след простыл.

Спрашивают тут, спрашивают там и, наконец, находят его одежду у одного из крестьян.

- Братец, как могла эта одежда попасть к тебе?

- Да вот, братцы, так: валялась она на берегу пруда, взял и принес домой.

Приходят к пруду, ищут и кричат:

- Панос! Панос! Нет Паноса.

Тут решают: Панос утопился.

Заказывают панихиду и устраивают поминки. А жена его, немно­го поплакав, погоревав, вышла замуж за другого.

Туманян Ованес "Сказки" - Ереван: Советакан грох, 1985 - с.36

Барэкендан

(Барэкендан - название армянского народного праздника проводов зимы (у русских - масленица. Пер.))

Жили-были на свете муж да жена. Жили они не в ладу, не по душе были друг другу.

Муж жену честил дурехой, жена его обзывала дурнем, и не пре­кращалась у них свара.

Как-то купил муж на рынке несколько пудов масла и риса, нанял носильщика и доставил домой.

Обозлилась жена на него:

- Небось не веришь, когда тебя дурнем называю, а вот подумай, к чему нам столько масла да рису? Ты что, поминки по отцу справлять собираешься или же свадьбу сына играть?

- Слушай, жена, - о каких поминках, о какой свадьбе ты бол­таешь?! Возьми да прибереги - я это купил для Барэкендана.

Успокоилась жена, унесла припасы в чулан.

Время идет. Жена ждет, ждет, а Барэкендан все не приходит. Сидит она однажды перед дверью и видит: шагает по улице человек, куда-то торопится... Присмотрелась она к нему, окликнула его:

- Братец, а братец! Остановись-ка... Остановился прохожий.

- Скажи-ка, братец, не ты ли будешь Барэкендан?

Смекнул прохожий, что у женщины в голове заклепки не хватает, и подумал: «Скажу-ка ей, что это я... Погляжу, что-из этого выйдет».

- Правильно, сестрица, я Барэкендан. Хочешь сказать мне что-либо?

- А хочу я сказать тебе, что не нанимались мы твое масло да твой рис хранить! Хватит с нас, что столько времени хранили... Стыда у тебя нет, что ли?! Почему не забираешь свое добро?

- Зря, сестрица, ты сердишься - я и пришел за своим добром: разыскивал ваш дом, все не находил...

- Ну, заходи же, забирай!

Зашел прохожий, забрал припасы, взвалил себе на спину, да как припустит по дороге - пятками к этому дому, лицом - к своему селу!.. Вернулся домой муж той женщины, а она ему говорит:

- Да, зашел сегодня Барэкендан твой. Всучила я ему, наконец, его добро!

- Какой барэкендан, что за добро?

- Да масло с рисом, что ты принес... Понимаешь, увидела я, как он по улице идет, наш дом ищет. Зазвала я его, отругала, заставила за­брать рис да масло.

- Вай, да разрушится дом твой, безмозглая женщина! По какой дороге он ушел?

- В-о-о-н по той...

Вскочил муж на коня, поскакал догонять Барэкендана.

Идет Барэкендан по дороге, все оборачивается. Увидел, что ска­чет по дороге верховой и догадался - гонится за ним муж обманутой женщины.

Поравнялся с ним всадник и говорит:

- Добрый день, братец!

- Да будет он добрым для тебя!

- Не обогнал ли тебя недавно один человек?

- Обогнал.

- Нес он что-нибудь на спине?

- Как же, нес.

- А... вот его-то мне и надо! Давно ли это было?

- Да уж немало времени прошло.

- А догоню я его, если пущу коня вскачь?

- Где тебе его догнать?! Ты же на коне, а он - пеший... Пока твой конь четырьмя ногами переберет - раз... два... три., четыре... - тот человек на своих на двоих как засеменит: раз-два, раз-два! Сразу опередит тебя - только его и видели!..

- Что ж мне делать-то?

- Да только одно и остается: сойди с коня - я за ним присмот­рю, - а сам беги за ним пешком, может, и догонишь.

Спешился муж дурехи, оставил коня у прохожего, а сам пустился пешим догонять вора. А Барэкендан подождал, пока он скрылся из виду, навьючил ношу на коня, вскочил на него и, свернув с дороги, принялся нахлестывать коня.

Бежит по дороге муж дурехи, бежит и, поняв, что не догнать ему вора, останавливается, идет назад. Возвращается и видит, что потерял и коня...

Вернулся он домой, и снова вспыхнула свара; муж корит жену за масло да рис, та его - за коня.

Так до сих пор и идет у них перебранка: муж жену честит дуре­хой, та его обзывает дурнем, а Барэкендан слушает да посмеивается.

Туманян Ованес "Сказки" - Ереван: Советакан грох, 1985 - с.36