Во лбу солнце, на затылке месяц, по бокам звезды

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, у него был сын Иван-царевич — и красивый, и умный, и славный; об нем песни пели, об нем сказки сказывали он красным девушкам во сне снился. Пришло ему желанье поглядеть на бел свет; берет он у царя-отца благословенье и позволенье и едет на все четыре стороны, людей посмотреть, себя пока­зать.

Долго ездил, много видел добра и худа и всякой всячины; наконец подъехал к палатам высоким, каменным. Видит: на крылечке сидят три сестри­цы-красавицы и между собой разговаривают.

Старшая говорит:

—  Если б на мне женился Иван-царевич, я б ему напряла на рубашку тонкую, гладкую, какой во всем свете не спрядут.

Иван-царевич стал прислушиваться.

—  А если б меня взял, — сказала средняя, — я б выткала ему кафтан из серебра, из золота, и си­ял бы он как Жар-птица.

—  А я ни прясть, ни ткать не умею, — говорила меньшая, — а если бы он меня полюбил, я бы родила ему сынов, что ни ясных соколов: во лбу солнце, а на затылке месяц, по бокам звезды.

Иван-царевич все слышал, все запомнил — вер­нулся к отцу и стал просить позволенья жениться. Отец согласился. Женился Иван-царевич на мень­шей сестре и стал с нею жить-поживать душа в душу; а старшие сестры стали сердиться да зави­довать меньшей сестре, начали ей зло творить. Подкупили они нянюшек, мамушек и, когда у Ива­на-царевича родился сын — а он ждал, что ему поднесут дитя с солнцем во лбу, с месяцем на затылке, с звездами по бокам, — подали ему про­сто-напросто котенка. Сильно Иван-царевич огор­чился, долго сердился, наконец стал ожидать дру­гого сына.

Те же нянюшки, те же мамушки были с царевной, они опять украли ее настоящего ребенка с солнцем во лбу и подложили щенка.

Иван-царевич заболел с горя-печали: очень ему хотелось поглядеть на хорошее детище. Начал ожидать третьего.

В третий раз ему показали простого ребенка, без звезд и месяца. Иван-царевич не стерпел, от­казался от жены, приказал ее судить.

Собралися, съехалися люди старшие — нет чис­ла! Судят-рядят, придумывают-пригадывают, и придумали: царевне отрубить голову.

—  Нет, — сказал главный судья, — слушайте меня или нет, а моя вот речь: выколоть ей глаза, засмолить с ребенком в бочке и пустить в море; виновата — потонет, права — выплывет.

Выкололи царевне глаза, засмолили вместе с ребенком в бочку и бросили в море.

А Иван-царевич женился на ее старшей сестре, на той самой, что детей его покрала да спрятала подальше от царя в отцовском саду в беседке.

Там мальчики росли-подрастали, родимой ма­тушки не видали, не знали; а она, горемычная, плавала по морю по океану с подкидышком, и рос этот подкидышек не по дням, а по часам; скоро пришел в смысл, стал разумен и говорит:

—  Сударыня матушка! Когда б, по моему про­шенью, мы пристали к берегу!

Бочка остановилась.

—  Сударыня матушка, когда б, по моему про­шенью, наша бочка лопнула!

Только он молвил, бочка развалилась надвое, и они с матерью вышли на берег.

—  Сударыня матушка! Какое веселое, славное место; жаль, что ты не видишь ни солнца, ни неба, ни травки-муравки. По моему прошенью, когда б здесь явилась банька!

Ту ж минуту как из земли выросла баня: двери сами растворились, печи затопились, и вода заки­пела. Вошли они, взял он веничек и стал теплою водою промывать больные глаза матери.

—  По моему прошенью, когда б моя матушка проглянула!

—  Сынок! Я вижу, вижу, глаза открылись!

—  По моему прошенью, когда б, сударыня ма­тушка, твоего батюшки дворец да к нам перешел и с садом и с твоими детками.

Откуда ни взялся дворец, перед дворцом рас­кинулся сад, в саду на веточках птички поют, посреди беседка стоит, в беседке три братца живут.

Мальчик-подкидыше к побежал к ним. Вошел, видит — накрыт стол, на столе три прибора.

Возвратился он поскорее домой и говорит:

—  Дорогая сударыня матушка! Испеки ты мне три лепешечки на своем молоке.

Мать послушала. Понес он три лепешечки, раз­ложил на три тарелочки, а сам спрятался в уголок и ожидает: кто придет?

Вдруг комната осветилась — вошли три брата с солнцем, с месяцем, с звездами; сели за стол, от­ведали лепешек и узнали родимой матери молоко.

—  Кто нам принес эти лепешечки? Если б он показался и рассказал нам об нашей матушке, мы б его зацеловали, замиловали и в братья к себе приняли.

Мальчик вышел и повел их к матери.

Тут они обнимались, целовались и плакали. Хорошо им стало жить, было чем и добрых людей угостить.

Один раз шли мимо нищие старцы; их зазвали, накормили, напоили и с хлебом-солью отпустили. Случилось, те же старцы проходили мимо дворца

Ивана-царевича; он стоял на крыльце и начал их спрашивать:

—  Нищие старцы! Где вы были-побывали, что видали-повидали ?

—  А мы там были-побывали, то видели-пови­дали: где прежде был мох да болото, пень да колода, там теперь дворец — ни в сказке сказать, ни пером написать, там сад — во всем царстве не сыскать, там люди — в белом свете не видать! Там мы были-побывали, три родных братца нас угоща­ли: во лбу у них солнце, на затылке месяц, по бокам часты звезды, и живет с ними и любуется на них мать-царевна прекрасная.

Выслушал Иван-царевич и задумался... кольнуло его в грудь, забилося сердце; снял он свой верный меч, взял меткую стрелу, оседлал ретивого коня и, не сказав жене «Прощай!», полетел во дворец — что ни в сказке сказать, ни пером написать.

Очутился там, глянул на детей, глянул на же­ну — узнал, и душа его просветлела!

В это время я там была, мед пила, все видела, всем было очень весело, горько только одной стар­шей сестре.

Из сборника А.Н. Афанасьева "Народные русские сказки", в обработке В.П Аникина

Похожие сказки: