Волшебница и золотая утка

Жил-был мужик, у него была дочь. Один раз пошел мужик в поле хлеб убирать и говорит:

—  Жена! Пришли мне в поле обед с дочерью.

Приходит полдень. Дочь взяла обед и понесла к отцу. Идет она мимо реки и видит: у берега щука кружится в воде. Она ее поймала, хочет взять с собой. Щука и говорит ей человеческим голосом:

—  Не бери меня, красная девица! Пусти лучше в воду, я тебя сделаю счастливою.

Девушка и говорит ей:

—  Как же ты это сделаешь?

— А вот, — говорит, — как: если ты заплачешь, у тебя из глаз посыплется жемчуг, а если засмеешься – бриллианты.

Девушка ей не поверила. Щука велела ей засмеяться.

Она засмеялась – и посыпались у ней бриллианты. Она взяла и отпустила щуку.

Приходит девушка к отцу, отец начал ее бранить, что долго не приносила обедать. Девушка заплакала – и посы­пался у ней из глаз жемчуг. Отец удивился, расспросил у ней о всем. Она ему все рассказала. Прошло с тех пор малое время, мужик с дочерью стали люди богатые, а эта девушка – прекрасавица.

Проезжал через ту деревню, где они жили, царский сын, и увидал он эту девушку. Полюбил он ее, выпросил у своего отца, у царя, позволенья, женился на ней. Стала она жить во дворце и зваться царицей. При дворе жила одна волшебница с дочерью, и этой волшебнице очень хотелось свою дочь отдать за царского сына, а он женился на другой, на этой девушке. И захотелось ей извести эту царицу.

Сделалась в то время война, царь сам поехал с войском на войну и приказывает фрейлинам:

—  Смотрите! Если будет царица, жена моя, скучать без меня, сейчас же напишите ко мне письмо. И утешайте, и берегите ее пуще глаз своих!

Уехал царь. Фрейлины стали развлекать царицу разны­ми веселостями, чтобы она не тосковала о муже. Однажды приезжает к ней волшебница и стала просить ее к себе в баню вымыться. Фрейлины долго не соглашались отпу­стить ее, а наконец отпустили. Волшебница привела к себе в баню царицу, обратила ее в золотую утку и пустила по белу свету, а вместо нее привела во дворец свою дочь. Она была очень похожа на царицу. Фрейлины ее не узнали и приняли вместо царицы. Скоро после того приехал царь, стал расспрашивать у фрейлин:

—  Не скучала ли без меня царица? Они говорят:

—  Нет.

И стал царь с ней жить, как жил с прежней женой.

А между тем та царица, как обратила ее волшебница в золотую утку, полетела от бани куда глаза глядят.

Устала, села на реку отдохнуть и плавает по ней. А мимо этой реки шли царские охотники, и увидали они, что плавает утка вся золотая, зарядили ружья, выстрелили -не убили. В другой раз выстрелили – не убили и в третий раз то же: сколько ни стреляли, никак не могли ее убить. Лишь только выстрелят, она поднимается кверху из воды, пролетят пули, снова сядет на воду. Пошли охотники, докладывают царю об этой утке.

—  Плавает, — говорят, — на реке утка вся золотая, и сколько мы в нее ни стреляли, никак не могли ее убить.

Пошел сам царь, хочет ее подстрелить. Приходит к реке, сколько ни стрелял, никак не может ее убить, с досады плюнул на берег. Вдруг эта утка подлетела к бере­гу, схватила его слюны и полетела. Прилетела к лесу, ударилась оземь, сделалась по-прежнему женщиной и ро­дила двух прекрасных малюток и говорит им:

—  Дети мои милые! Отнесу я вас в царский дворец, посажу на двор и играйте там!

Дала она им по золотому яичку и велела им никому не показывать эти яички.

Между тем царь задал пир своим министрам и вельмо­жам; веселье такое идет. Среди пира выходит царь на двор освежиться и видит: два прекрасных мальчика играют во дворе. Приказал он их принесть к себе и спрашивает их:

—  Чьи вы, малютки?

А яички, благословенье матери-то, за них отвечают:

—  Маменькины!

—  А где же ваша маменька? Яички и говорят за них:

—  Мы не знаем.

Царь приказал их оставить у себя и очень полюбил их. Услыхала об этом волшебница и приказала своей дочери извести этих малюток. Вот приходит ночь. Уложил царь малюток спать в особой комнате и пошел сам спать. Не­много погодя приходит к малюткам царица и спрашивает их:

—  Что, малютки, спите?

А они давно спали, только яички за них и отвечают: — Нет!

Опять немного погодя подходит царица, спрашивает их:

—  Что, малютки, спите? Яички отвечают: — Нет.

В третий раз подходит царица, спрашивает их:

—  Что, малютки, спите?

Яички-то и молчат, потому что время было за полночь, а после полуночи они не говорили. Царица взошла к малюткам в спальню, зарезала их и дала им в руки по ножику, чтоб подумали, что они сами зарезались.

На другой день проснулся царь рано и пошел проведать малюток. Увидал, что они зарезались, и начал горько плакать. Потом приказал вынесть их в церковь и нанял дьячка читать Псалтырь и не велел их до трех дней хоро­нить. Приходит ночь, читает дьячок Псалтырь. Вдруг цер­ковь осветило: влетела утка, ударилась о пол и сделалась царицей. Начала плакать над малютками, а жемчуг так и сыплется у ней из глаз, много наплакала жемчугу. Обра­тилась потом к дьячку и говорит ему:

—  Скажи своему царю: если хочет он меня видеть, пусть завтра ночью придет сюда, и когда я влечу, то вели ему затворить двери, чтоб я не могла вылететь, тогда и вели ему меня ловить, а иначе он меня никогда не увидит.

Сказала это, сделалась опять уткой и улетела.

Приходит утро. Пришел дьячок во дворец и рассказал царю все секретно. Вспомнил царь, что прежде, когда его жена плакала, сыпался у ней из глаз жемчуг, а когда смеялась, то бриллианты, и пошел испытать это. Прихо­дит к царице, начал ее бранить. Царица заплакала, а из глаз жемчугу нет. Потом он начал ее утешать, шутить с ней. Царица улыбалась, а потом и засмеялась, а брилли­антов нет. Царь заметил это и, как только пришла ночь, пошел в церковь и спрятался там.

Приходит полночь. Вдруг церковь осветило, и влетела золотая утка, ударилась о пол, сделалась царицею и нача­ла плакать о детях. Жемчуг так и сыплется у ней из глаз. Смотрит царь и дивится. Пока дивился этот царь, она снова сделалась уткой, улетела из церкви. На третью ночь царь опять пришел в церковь. В полночь прилетела эта утка, принесла с собой два пузырька: мертвой и живой воды. Сделалась царицей, взбрызнула малюток живой и мертвой водой, и они ожили. Лишь царица превратилась опять в утку, хотела вылететь из церкви, царь притворил двери и начал ее ловить. Летала, летала утка по церкви, устала, упала на пол, сделалась опять царицею и говорит царю:

—  Ну, теперь я опять твоя!

Царь очень обрадовался, начал расспрашивать у ней, отчего все это случилось; она все рассказала. Царь взял ее малюток во дворец, волшебницу приказал казнить, дочь ее отправил в монастырь, а с этой царицей стал жить да поживать.

Русские народные сказки. СПб.: АО "Пергам", 1993. – 416 с. – ISBN 5-87410-010-5.

Рифмы

Шиш по своим делам в город пошел. Дело было летом, жарко.

Впереди едет дядька на лошади. Шиш устал, ему хочет­ся на лошадке подъехать. Он и кричит этому дядьке:

—  Здравствуйте, Какой-то Какойтович!

Дядька не расслышал, как его назвали, только понял, что по имени и отчеству. Он и кричит Шишу:

—  Здравствуйте, молодой человек! А Шиш опять:

—  Как супруга ваша поживает, как деточки? Дядька говорит:

—  Благодарим вас, хорошо живут. А если вы знакомый, так присаживайтесь на телегу, подвезу вас.

Шишу того и надо, сел рядом с дядькой. А Шиш молча си­деть не может. Он только тогда молчит, когда спит. Он говорит:

—  Дяденька, давайте играть в рифмы.

—  Это что такое — рифмы?

—  А давайте так говорить, чтоб складно было.

—  Давай.

—  Вот, дяденька, как твоего папашу звали?

—  Моего папашу звали Кузьма. Шиш говорит:

— Я твоего Кузьму
За бороду возьму!

Дядька говорит:

—  Это зачем же ты моего папашу за бороду брать бу­дешь?

Шиш говорит:

—  Это, дяденька, для рифмы. Ты скажи, как твоего дедуш­ку звали.

—  Моего дедушку звали Иван. Шиш говорит:

— Твой дедушка Иван
Посадил кошку в карман.
Кошка плачет и рыдает,
Твово дедушку ругает.

Дядька разгорячился:

—  Это зачем мой дедушка будет кошку в карман сажать? Ты зачем такие пустяки прибираешь?

—  Это, дяденька, для рифмы.

—  Я вот тебе скажу рифму; тебя как зовут?

—  Меня зовут... Федя.

Дядька говорит:

— Если ты Федя,
То поймай в лесу медведя.
На медведе поезжай,
А с моей лошади слезай!

—  Дяденька, я пошутил. Меня зовут не Федя, а Степан. Дядька говорит:

— Если ты Степан,
Садись на ероплан.
На ероплане и летай,
А с моей лошади слезай!

—  Дяденька, это я пошутил. Меня зовут не Степан, а... Силантий.

Дядька говорит:

— Если ты Силантий,
То с моей лошади слезантий!

—  Что ты, дяденька, такого и слова нет — «слезантий».

—  Хотя и нет, все равно слезай!

Шишу и пришлось слезть с телеги. Так ему и надо. Если тебя добрый человек везет на лошадке, ты сиди молча, а не придумывай всяких пустяков.

Русские народные сказки. Составление, вступительная статья и примечания В.П. Аникина.

Хлыст и Подлыгало

Вот приехали в деревню два друга, и надо им ночевать. Один попросился в избу к богатому, а другой — к бедному, по соседству.

Тот, что заночевал у богатого, говорит хозяевам:

—  Что это у вас за дома! Вот у нас дома-то: курицы с неба звезды склевывают! Не верите — спросите у дружка: он у со­седей ночует.

Пошли те к соседям. Дружок говорит:

—  Да, так, правда. Я видел: у нас петух волочил полмеся­ца, как краюшку.

Не поверили друзьям — прозвали одного Хлыстом, а дру­гого — Подлыгалом.

Русские народные сказки. Составление, вступительная статья и примечания В.П. Аникина.

Два Мороза

Гуляли по чистому полю два Мороза, два родные брата, с ноги на ногу поскакивали, рукой об руку поколачивали. Говорит один Мороз другому:

—  Братец Мороз — Багровый нос! как бы нам позабавить­ся — людей поморозить?

Отвечает ему другой:

—  Братец Мороз — Синий нос! коль людей морозить — не по чистому нам полю гулять. Поле все снегом занесло, все про­езжие дороги замело; никто не пройдет, не проедет. Побежим-ка лучше к чистому бору! Там хоть и меньше простору, да за­то забавы будет больше. Все нет-нет да кто-нибудь и встре­тится по дороге.

Сказано — сделано. Побежали два Мороза, два родные брата, в чистый бор. Бегут, дорогой тешатся: с ноги на ногу попрыгивают, по елкам, по сосенкам пощелкивают. Старый ельник трещит, молодой сосняк поскрипывает. По рыхлому ль снегу пробегут — кора ледяная; былинка ль из-под снегу выглядывает — дунут, словно бисером ее всю унижут.

Послышали они с одной стороны колокольчик, а с другой бубенчик: с колокольчиком барин едет, с бубенчиком — мужи­чок.

Стали Морозы судить да рядить, кому за кем бежать, ко­му кого морозить.

Мороз - Синий нос, как был моложе, говорит:

—  Мне бы лучше за мужичком погнаться. Его скорее дой­му: полушубок старый, заплатанный, шапка вся в дырах, на ногах, кроме лаптишек, ничего. Он же, никак, дрова рубить едет... А уж ты, братец, как посильнее меня, за барином беги. Видишь, на нем шуба медвежья, шапка лисья, сапоги волчьи. Где уж мне с ним! Не совладаю.

Мороз - Багровый нос только подсмеивается.

—  Молод еще ты, — говорит, — братец!.. Ну, да уж быть по-твоему. Беги за мужичком, а я побегу за барином. Как сой­демся под вечер, узнаем, кому была легка работа, кому тяже­ла. Прощай покамест!

—  Прощай, братец! Свистнули, щелкнули, побежали.

Только солнышко закатилось, сошлись они опять на чистом поле. Спрашивают друг друга:

—  Что?

—  То-то, я думаю, намаялся ты, братец, с барином-то, — говорит младший, — а толку, глядишь, не вышло никакого. Где его было пронять!

Старший посмеивается себе.

—  Эх, — говорит, — братец Мороз — Синий нос, молод ты и прост. Я его так уважил, что он час будет греться — не ото­греется.

—  А как же шуба-то, да шапка-то, да сапоги-то?

—  Не помогли. Забрался я к нему и в шубу, и в шапку, и в сапоги да как зачал знобить!.. Он-то ежится, он-то жмется да кутается; думает: дай-ка я ни одним суставом не шевель­нусь, авось меня тут мороз не одолеет. Ан не тут-то было! Мне-то это и с руки. Как принялся я за него — чуть живого в городе из повозки выпустил. Ну, а ты что со своим мужич­ком сделал?

—  Эх, братец Мороз — Багровый нос! Плохую ты со мною шутку сшутил, что вовремя не образумил. Думал — заморожу мужика, а вышло — он же отломал мне бока.

—  Как так?

—  Да вот как. Ехал он, сам ты видел, дрова рубить. До­рогой начал было я его пронимать: только он все не робеет — еще ругается: такой, говорит, сякой этот мороз! Совсем даже обидно стало; принялся я его пуще щипать да колоть. Только ненадолго была мне эта забава. Приехал он на место, вылез из саней, принялся за топор. Я-то думаю: «Тут мне сломить его». Забрался к нему под полушубок, давай его язвить. А он-то топором машет, только щепки кругом летят. Стал даже пот его прошибать. Вижу: плохо — не усидеть мне под полушуб­ком. Под конец инда пар от него повалил. Я прочь поскорее. Думаю: «Как быть?» А мужик все работает да работает. Чем бы зябнуть, а ему жарко стало. Гляжу — скидает с себя полу­шубок. Обрадовался я. «Погоди ж, говорю, вот я тебе покажу себя». Полушубок весь мокрехонек. Я в него — забрался вез­де, заморозил так, что он стал лубок лубком. Надевай-ка те­перь, попробуй! Как покончил мужик свое дело да подошел к полушубку, у меня и сердце взыграло: то-то потешусь! По­смотрел мужик и принялся меня ругать — все слова перебрал, что нет их хуже. «Ругайся! — думаю я себе, — ругайся! А меня все не выживешь!» Так он бранью не удовольствовался. Выбрал полено подлиннее да посучковатее да как примется по полушубку бить! По полушубку бьет, а меня все ругает. Мне бы бежать поскорее, да уж больно я в шерсти-то завяз — выбраться не могу. А он-то колотит, он-то колотит! Насилу я ушел. Думал, костей не соберу. До сих пор бока ноют. Зака­ялся я мужиков морозить.

—  То-то!

Русские народные сказки. Составление, вступительная статья и примечания В.П. Аникина.

Сказка о богатыре Голе Воянском

Мужичок-простачок пахал пашню; лошаденка его была худенькая, хромоногая, и ту облепили слепни с комарами. Вот простачок взял свой кнут да взмахнул так счастливо, на ди­во, что разом убил тридцать трех слепней, а комаров без счета.

Простачок-мужичок думать стал: «Мал, да удал, в бога­тыри я попал; тридцать трех молодцов сразу положил, а мелкой силы и cметы нет!» Голем мужичок назывался; смот­ришь — и Голь взвеличался; выпряг свою лошаденку, взобрал­ся на нее полегоньку, сел верхом, выехал на большую доро­гу, срубил дерево стояростовое и поставил столб с надписью: «Здесь проехал богатырь Голь Воянской, встретился с силой бусурманской, тридцать трех богатырей сразу положил, а мелкой силы и сметы нет. Если какой богатырь навстречу едет, у столба поджидай, а позади, так меня догоняй».

Голь взобрался на клячу и в путь поплелся наудачу. Не­много спустя едет мимо столба Чурила Пленкович, надпись прочитал — подивился, Голя нагнать торопился: такого име­ни и не слыхивал, а видно, могуч богатырь, так надобно с ним подружиться.

Чурила скачет во весь опор, нагоняет Голя и, спра­шивает:

—  Не проезжал ли богатырь Голь Воянской?

—  Я, — сказал Голь, — а ты кто?

—  Чурила Пленкович! — отвечал молодой богатырь, по­клонясь, а сам думает: «Что за чудеса? Мужичонка невид­ный, и ехать с ним стыдно; сам он шарашится, а кляча чуть тащится».

—  Ступай в науку, поезжай по левую руку! — сказал Голь, и Чурила в раздумье поехал возле него, на Воянского бога­тыря посматривая и на клячу поглядывая.

Между тем едет Еруслан Лазаревич мимо столба с надписью, прочитал и ну гнать коня за Голем Боннским. До­гнал и, увидя знакомого Чурилу, спросил, не видал ли он Голя? Чурила указал на товарища. Еруслан Лазаревич поклонился, а сам подивился.

—  Погоняй в ряду по правую руку, — сказал ему Голь. На ту пору нагоняет их еще богатырь, Бова — королевин сын; надпись на столбе прочитал и коня погонял, отыскивать Голя Воянского, победителя бусурманского; видит мужичка на клячонке, тащится потихоньку, а по сторонам его едут два славных богатыря — Еруслан Лазаревич и Чурила Пленко­вич, говорят с ним почтительно, а тот отвечает: «Рад вам, то­варищам!» Поклонился Бова — королевин сын Голю да об имени спрашивал.

—  Голь Воинской, сам себе большой, — отвечал проста­чок, — а ты кто?

—  Я Бова — королевин сын, — отвечал богатырь.

—  Милости просим на подвиги, — сказал Голь, — ни позд­но, ни рано; поезжай возле Еруслана!

Едут богатыри, куда Голь едет, и подъехали к заповедным лугам царь-девицы богатырки.

—  Тут заказан путь, — сказал Еруслан.

—  Не беда! — молвил Голь. — Много она Русь обижала, путь не нам заказала. Пускайте коней на луга!

—  Голь Воянской! — сказал Еруслан. — У королевны сила великая: двадцать два богатыря да Зилант Змеуланович, Ту­гаринов брат.

—  С меня мало, — сказал Голь, — будет ли на долю твою? Я всех, как мух, перебью.

—  Ну, ин быть так! — сказал Еруслан. — Поедем в запо­ведные луга тешиться, силами богатырскими переведаться.

Въезжают богатыри, топчут цветные луга, видят белый пустой шатер; пустили коней на траву, а сами вошли в шатер, сели да поглядывают; один Голь лег отдыхать и, чтоб не было жарко, снял с себя кафтан, занавесил шатер от солнышка, а сам захрапел.

—  Голь надеется на себя! — сказал Бова — королевин сын.

Между тем во дворце королевны поднялась тревога, в ко­локола звонят, в трубы трубят, и выехала из города дружина воинов да три богатыря в латах. Чурила будит Голя:

—  Вставай! Силы много на нас. Голь встал и, спросонья зевая, сказал:

—  Что это? Три богатыря — три слепня, а сила вся — ко­мары; не дадут уснуть до поры. Ступай, Чурило, переведайся с ними; оставь одного и пошли к богатырке да вели ей ска­зать: за меня шла бы замуж!

Чурила поехал, долго бился-рубился и перерубил всех, одного послал к королевне. Но вместо ответа выслали из го­рода шесть богатырей с тремя дружинами. Опять разбудили заснувшего Голя.

—  Эге! — сказал Голь. — Что за сила? Одной рукой мах­нуть — пришибу. Королевин сын, поди справься один! Да оставь одного послать к королевне. — Сказав, пошел спать.

Посчастливилось королевипу сыну высланных богатырей победить, одного за другим перебить, а дружины их разбежа­лись.

Но королевна высылает еще более силы: двенадцать бога­тырей, с ними шесть дружин. Скачут, трубят и мечами ма­шут.

—  Ого, сколько высыпало, — сказал Голь, вставая. — Туча лихая! Двенадцать слепней, а комаров без счета. Еруслан! Будет с тебя? А не то мы пособим.

Еруслан сел на коня, пустился соколом, мечом-кладенцом наотмашь рубит вправо и влево, богатырей разметал, дружи­ны погнал.

Королевна видит беду неминучую, высылает Зиланта Зме-улановича. Загремел Зилант, выходя из железного гнезда, а висело оно на двенадцати дубах, на двенадцати цепях. Несется Зилант как стрела на орла, зовет, как трубой, переве­даться в бой.

—  Видно, мне очередь, — сказал Голь. «Нечего делать, — подумал он, — ехать на смерть; тут мне и конец, зато богатыр­ская честь, а делу венец!»

Перекрестился Голь, сел на клячонку, едет потихоньку, зажмурив глаза, а сам топором что есть силы машет. Зилант заревел, увидя издалека Голя, и думает: не на смех ли посла­ли? А Голь шепчет про себя: «Отцы и братия, поминай как звали». И, ожидая смерти, опустил голову на шею своей ло­шаденки; которая бежала на трех ногах, а четвертой прихра­мывала. У Зиланта запрыгали глаза во лбу.

«Нет ли тут умысла? — думал он. — Мужичонка прилег к лошаденке — что за богатырь? Пальцем щелкнуть — на са­жень отлетит».

Зилант оглядывается — нет ли тут хитрости, и к седлу на­клонился, а Голь приподнял голову и вдруг приободрился, с топором наскочил да так оглушил, что Зилант на песок пова­лился. Тут Голь, не дав Зиланту опомниться, стал рубить его, как сосну в щепы, машет да рубит топором; сдернул шелом и поехал к товарищам.

Тогда королевне забота: принуждена приказать отпереть городские ворота, просить богатырей на пир, заключить с ни­ми мир. Увидела Голя, дивится: в ком богатырская сила, и сама подошла к нему, руку на плечо наложила и так прида­вила, что Голь едва повернулся, выбился из-под руки, отшат­нулся, а королевна ему говорит:

—  Рада я витязю славному, храбрость всегда почитала. Тут она Голю руку пожала; Голь вспрыгнул, и зубы он стиснул, боясь их разжать, закричать.

—  Защищай мое царство! — королевна сказала. — Тебе нас стеречь.

А Голь поклонился и думал, как бы голову свою уберечь.

Королевна велела в беседу принесть крепкого меду, дума­ла гостей испытать, но Голь не хотел пировать, за кубок не брался, а молвил:

—  Кончив труды, ничего я не пью, кроме богатырской воды!

—  У нас есть в запас вода богатырская, — сказала коро­левна.

—  А много ль ее? — спросил Голь.

—  Бутыль полна, — отвечала королевна.

—  Да такая ль она, как у нас? — спросил Голь. — Иная бутыль склянки не стоит.

—  Отведай, — сказала королевна и велела принести бу­тыль с богатырской водой и ковш золотой.

Голь налил ковш, выпил, сила в нем прибывала, а коро­левна знать желала, какова вода.

—  Еще вкуса не доберусь, — сказал Голь; налил другой ковш, и разом он выпил еще три ковша.

—  Полно, полно! — закричала королевна. — Ты и мне воды не оставишь!

—  Славная водица! — молвил Голь, расходясь, руками размахивая. — Какова-то теперь сила моя?

Тут велел он принесть большой корабельный канат, завя­зать крепко-накрепко петлею, из конюшни королевниной вывесть коня богатырского. Сел на него, разъехался, вскочил в петлю головою и порвал канат.

С той поры Голь богатырствовал; приосанился, на коро­левне женился. От ней у него были две дочери: Смета да Удача. Голь, на них глядя, величался, и никто не сомневался, чтобы он не одолел тридцать трех богатырей одним разом.

Русские народные сказки. Составление, вступительная статья и примечания В.П. Аникина.