Записи с меткой «сорочьи сказки»

Сорочьи сказки

Рысь, мужик и медведь

Мужик рубит сосну, ложатся на летошнюю хвою белые щепки, дрожит сосна, а на самой ее верхушке сидит желтая рысь.

Плохо рысье дело, некуда ей перепрыгнуть и говорит она деревянным голосом, будто сосна:

—  Не руби меня, мужичок, я тебе пригожусь.

Удивился мужик, вытер пот и спрашивает:

—  А чем же ты мне, сосна, пригодишься?

—  А вот прибежит медведь, ты и залезешь на меня.

Мужик подумал:

—  А если, скажем, нет сейчас медведя-то?

—  Как нет, а погляди-ка назад...

Обернулся мужик, сзади него медведь, и рот разинул. Ахнул мужик и полез на сосну, а за ним медведь, а навстречу ему рысь.

У мужика со страху живот заболел.

—  Нечего делать, ешьте меня, — говорит мужик, — позвольте только трубочку покурить.

—  Ну, покури, — рявкнул медведь, слез на землю и сел на задние лапы.

Прицепился на сучке мужичок, из шапки выдрал паклю, чиркнул кремнем и вспыхнул, забегал быстрый огонь.

И мужик заорал:

—  Ай, ай, упустил огонь-то!

Испугались рысь да медведь и убежали. А мужичок пошел домой, все посмеивался.

Алексей Николаевич Толстой

Сорочьи сказки

Картина

Захотела свинья ландшафт писать. Подошла к забору, в грязи обвалялась, потерлась потом грязным боком о забор — картина и готова.

Свинья отошла, прищурилась и хрюкнула. Тут скворец подскочил, попрыгал, попикал и говорит:

—  Плохо, скучно!

—  Как? — сказала свинья и насупилась — прогнала скворца.

Пришли индюшки, шейками покивали, сказали:

—  Так мило, так мило!

А индюк шаркнул крыльями, надулся, даже покраснел и гаркнул:

—  Какое великое произведение!..

Прибежал тощий пес, обнюхал картину, сказал:

—  Недурно, с чувством, продолжайте, — и поднял заднюю ногу.

Но свинья даже и глядеть на него не захотела. Лежала свинья на боку, слушала похвалы и похрюкивала.

В это время пришел маляр, пхнул ногой свинью и стал забор красной краской мазать.

Завизжала свинья, на скотный двор побежала:

—  Пропала моя картина, замазал ее маляр краской... Я не переживу горя!..

—  Варвары, варвары... — закурлыкал голубь.

Все на скотном дворе охали, ахали, утешали свинью, а старый бык сказал:

—  Врет она... переживет.

Алексей Николаевич Толстой

Сорочьи сказки

Куриный бог

Мужик пахал и сошником выворотил круглый камень, посреди камня дыра.

—  Эге, — сказал мужик, — да это куриный бог.

Принес его домой и говорит хозяйке:

—  Я куриного бога нашел, повесь его в курятнике, куры целее будут.

Баба послушалась и повесила за мочалку камень в курятнике, около насеста.

Пришли куры ночевать, камень увидели, поклонились все сразу и закудахтали:

—  Батюшка Перун, охрани нас молотом твоим, камнем грозовым от ночи, от немочи, от росы, от лисиной слезы.

Покудахтали, белой перепонкой глаза закрыли и заснули.

Ночью в курятник вошла куриная слепота, хочет измором кур взять.

Камень раскачался и стукнул куриную слепоту, — на месте осталась.

За куриной слепотой следом вползла лиса, сама, от притворства, слезы точит, приловчилась петуха за шейку схватить, — ударил камень лису по носу, покатилась лиса кверху лапками.

К утру налетела черная гроза, трещит гром, полыхают молнии —  вот-вот ударят в курятник.

А камень на мочалке как хватит по насесту, попадали куры, разбежались спросонок кто куда.

Молния пала в курятник, да никого не ушибла — никого там и не было.

Утром мужик да баба заглянули в курятник и подивились:

—  Вот так куриный бог — куры-то целехоньки.

Алексей Николаевич Толстой

Сорочьи сказки

Верблюд

Вошел верблюд на скотный двор и охает:

—  Ну, уж и работничка нового наняли, только и норовит палкой по горбу ожечь — должно быть, цыган.

—  Так тебе, долговязому, и надо, — ответил карий мерин, — глядеть на тебя тошно.

—  Ничего не тошно, чай у меня тоже четыре ноги.

—  Вон у собаки четыре ноги, а разве она скотина?—  сказала корова уныло. — Лает да кусается.

—  А ты не лезь к собаке с рожищами, — ответил мерин, а потом махнул хвостом и крикнул верблюду:

—  Ну, ты долговязый, убирайся от колоды!

А в колоде завалено было вкусное месиво. Посмотрел верблюд на мерина грустными глазами, отошел к забору и принялся пустую жвачку есть. Корова опять сказала:

—  Плюется очень верблюд-то, хоть бы издох...

—  Издох! - ахнули овцы все сразу.

А верблюд стоял и думал, как устроить, чтобы уважать его на скотном дворе стали.

В это время пролетал в гнездо воробей и пискнул мимолетом:

—  Какой ты, верблюд, страшный, право!

—  Ага! — догадался верблюд и заревел, словно доску где сломали.

—  Что это ты, - сказала корова, — спятил?

Верблюд шею вытянул, потрепал губами, замотал тощими шишками:

—  А посмотрите-ка, какой я страшный... — и подпрыгнул.

Уставились на него мерин, корова и овцы... Потом как шарахнутся, корова замычала, мерин, оттопырив хвост, ускакал в дальний угол, овцы в кучу сбились.

Верблюд губами трепал, кричал:

—  Ну-ка, погляди!

Тут все, даже жук навозный, с перепугу со двора устрекнули.

Засмеялся верблюд, подошел к месиву и сказал:

—  Давно бы так. Без ума-то оно ничего не делается. А теперь поедим вволю...

Алексей Николаевич Толстой

Сорочьи сказки

Петушки

На избушке бабы-яги, на деревянной ставне, вырезаны девять петушков.

Красные головки, крылышки золотые.

Настанет ночь, проснутся в лесу древяницы и кикиморы, примутся ухать да возиться, и захочется петушкам тоже ноги поразмять.

Соскочат со ставни в сырую траву, нагнут шейки забегают. Щиплют траву, дикие ягоды. Леший попадется, и лешего за пятку ущипнут.

Шорох, беготня по лесу. А на заре вихрем примчится баба-яга на ступе с трещиной и крикнет петушкам:

—  На место, бездельники!

Не смеют ослушаться петушки и, хоть не хочется, — прыгают в ставню и делаются деревянными, как были.

Но раз на заре не явилась баба-яга - ступа дорогой в болоте завязла.

Радехоньки петушки; побежали на чистую кулижку, взлетели на сосну. Взлетели и ахнули.

Дивное диво! Алой полосой над лесом горит небо, разгорается; бегает ветер по листикам; садится роса.

А красная полоса разливается, яснеет. И вот выкатило огненное солнце.

В лесу светло, птицы поют, и шумят, шумят листья на деревах.

У петушков дух захватило. Хлопнули они золотыми крылышками и запели - кукареку! С радости.

А потом полетели за дремучий лес на чистое поле, подальше от бабы-яги.

И с тех пор на заре просыпаются петушки и кукуречут:

—  Кукуреку, пропала баба-яга, солнце идет!

Алексей Николаевич Толстой