Сорочьи сказки

Топор

Пошел топор по дрова. Постукивает по горелым пням, посмеивается:

—  Моя воля: хочу — зарублю, хочу — мимо пройду, я здесь хозяин.

А в лесу березка росла, веселенькая, кудрявая, старым деревьям на радость. И звали ее Люлинькой.

Увидал топор березку и стал куражиться:

—  Кудрявая, я тебе покудрявлю, начну рубить, только щепки полетят...

Испугалась березка.

—  Не руби меня, топор, мне больно будет.

—  А ну-ка, поплачь!

Золотыми слезками заплакала березка, веточки опустила.

—  Меня дождик в невесты сватал, мне жить хочется.

Захохотал железный топор, наскочил на березку, — только белые щепки полетели.

Заугрюмились деревья, и пошло шептать про злое дело по всему лесу темному, вплоть до калинового моста.

Срубил топор, повалилась березка и, как была, легла, кудрявая, в зеленую траву, в цветы голубые.

Ухватил ее топор, домой поволок. А идти топору через калиновый мост.

Мост ему и говорит:

—  Ты это зачем в лесу озорничаешь, сестер моих рубишь?

—  Молчи, дурак, — огрызнулся топор, — рассержусь и тебя зарублю.

Не пожалел спины, крякнул, и сломался калиновый мост. Топор шлепнулся в воду и потонул.

А березка Люлинька поплыла по реке в океан-море.

Алексей Николаевич Толстой

Сорочьи сказки

Картина

Захотела свинья ландшафт писать. Подошла к забору, в грязи обвалялась, потерлась потом грязным боком о забор — картина и готова.

Свинья отошла, прищурилась и хрюкнула. Тут скворец подскочил, попрыгал, попикал и говорит:

—  Плохо, скучно!

—  Как? — сказала свинья и насупилась — прогнала скворца.

Пришли индюшки, шейками покивали, сказали:

—  Так мило, так мило!

А индюк шаркнул крыльями, надулся, даже покраснел и гаркнул:

—  Какое великое произведение!..

Прибежал тощий пес, обнюхал картину, сказал:

—  Недурно, с чувством, продолжайте, — и поднял заднюю ногу.

Но свинья даже и глядеть на него не захотела. Лежала свинья на боку, слушала похвалы и похрюкивала.

В это время пришел маляр, пхнул ногой свинью и стал забор красной краской мазать.

Завизжала свинья, на скотный двор побежала:

—  Пропала моя картина, замазал ее маляр краской... Я не переживу горя!..

—  Варвары, варвары... — закурлыкал голубь.

Все на скотном дворе охали, ахали, утешали свинью, а старый бык сказал:

—  Врет она... переживет.

Алексей Николаевич Толстой

Сорочьи сказки

Куриный бог

Мужик пахал и сошником выворотил круглый камень, посреди камня дыра.

—  Эге, — сказал мужик, — да это куриный бог.

Принес его домой и говорит хозяйке:

—  Я куриного бога нашел, повесь его в курятнике, куры целее будут.

Баба послушалась и повесила за мочалку камень в курятнике, около насеста.

Пришли куры ночевать, камень увидели, поклонились все сразу и закудахтали:

—  Батюшка Перун, охрани нас молотом твоим, камнем грозовым от ночи, от немочи, от росы, от лисиной слезы.

Покудахтали, белой перепонкой глаза закрыли и заснули.

Ночью в курятник вошла куриная слепота, хочет измором кур взять.

Камень раскачался и стукнул куриную слепоту, — на месте осталась.

За куриной слепотой следом вползла лиса, сама, от притворства, слезы точит, приловчилась петуха за шейку схватить, — ударил камень лису по носу, покатилась лиса кверху лапками.

К утру налетела черная гроза, трещит гром, полыхают молнии —  вот-вот ударят в курятник.

А камень на мочалке как хватит по насесту, попадали куры, разбежались спросонок кто куда.

Молния пала в курятник, да никого не ушибла — никого там и не было.

Утром мужик да баба заглянули в курятник и подивились:

—  Вот так куриный бог — куры-то целехоньки.

Алексей Николаевич Толстой

Сорочьи сказки

Верблюд

Вошел верблюд на скотный двор и охает:

—  Ну, уж и работничка нового наняли, только и норовит палкой по горбу ожечь — должно быть, цыган.

—  Так тебе, долговязому, и надо, — ответил карий мерин, — глядеть на тебя тошно.

—  Ничего не тошно, чай у меня тоже четыре ноги.

—  Вон у собаки четыре ноги, а разве она скотина?—  сказала корова уныло. — Лает да кусается.

—  А ты не лезь к собаке с рожищами, — ответил мерин, а потом махнул хвостом и крикнул верблюду:

—  Ну, ты долговязый, убирайся от колоды!

А в колоде завалено было вкусное месиво. Посмотрел верблюд на мерина грустными глазами, отошел к забору и принялся пустую жвачку есть. Корова опять сказала:

—  Плюется очень верблюд-то, хоть бы издох...

—  Издох! - ахнули овцы все сразу.

А верблюд стоял и думал, как устроить, чтобы уважать его на скотном дворе стали.

В это время пролетал в гнездо воробей и пискнул мимолетом:

—  Какой ты, верблюд, страшный, право!

—  Ага! — догадался верблюд и заревел, словно доску где сломали.

—  Что это ты, - сказала корова, — спятил?

Верблюд шею вытянул, потрепал губами, замотал тощими шишками:

—  А посмотрите-ка, какой я страшный... — и подпрыгнул.

Уставились на него мерин, корова и овцы... Потом как шарахнутся, корова замычала, мерин, оттопырив хвост, ускакал в дальний угол, овцы в кучу сбились.

Верблюд губами трепал, кричал:

—  Ну-ка, погляди!

Тут все, даже жук навозный, с перепугу со двора устрекнули.

Засмеялся верблюд, подошел к месиву и сказал:

—  Давно бы так. Без ума-то оно ничего не делается. А теперь поедим вволю...

Алексей Николаевич Толстой

Сорочьи сказки

Мерин

Жил у старика на дворе сивый мерин, хороший, толстый, губа нижняя лопатой, а хвост лучше и не надо, как труба, во всей деревне такого хвоста не было.

Не наглядится старик на сивого, все похваливает. Раз ночью пронюхал мерин, что овес на гумне молотили, пошел туда, и напали на мерина десять волков, поймали, хвост ему отъели, — мерин брыкался, брыкался, отбрыкался, ускакал домой без хвоста.

Увидел старик поутру мерина куцего и загоревал — без хвоста все равно что без головы — глядеть противно. Что делать?

Подумал старик да мочальный хвост мерину и пришил.

А мерин - вороват, опять ночью на гумно за овсом полез.

Десять волков тут как тут; опять поймали мерина, ухватили за мочальный хвост, оторвали, жрут и давятся — не лезет мочала в горло волчье.

А мерин отбрыкался, к старику ускакал и кричит:

—  Беги на гумно скорей, волки мочалкой давятся.

Ухватил старик кол, побежал. Глядит — на току десять серых волков сидят и кашляют.

Старик - колом, мерин - копытом и приударили на волков.

Взвыли серые, прощенья стали просить.

—  Хорошо, — говорит старик, — прощу, пришейте только мерину хвост.

Взвыли еще раз волки и пришили.

На другой день вышел старик из избы, дай, думает, на сивого посмотрю; глянул, а хвост у мерина крючком — волчий.

Ахнул старик, да поздно: на заборе ребятишки сидят, покатываются, гогочут.

—  Дедка-то - лошадям волчьи хвосты выращивает.

И прозвали с тех пор старика — хвостырь.

Алексей Николаевич Толстой