Как Ерэнсэ-сэсэн перехитрил бая
Один скупой бай нанял Ерэнсэ-сэсэна поработать денек.
— Какая плата тебя устроит? — спросил бай.
— Чем больше наработаю, тем больше гороха дашь, — ответил Ерэнсэ-сэсэн.
Обрадовался бай, подумав, что Ерэнсэ и полтора пуда гороха достаточно будет и привел его к себе.
Поработал Ерэнсэ на совесть, сделал все как надо, и вечером зашел к хозяину.
— Работу я, бай-агай, закончил. А бай отвечает:
— Сегодня, кустым*, не могу с тобой расплатиться, зайди завтра.
Пришел Ерэнсэ наутро, а бай опять от платы увильнул. Ерэнсэ-сэсэн подождал немножко и, когда бай со своим семейством сел завтракать, постучался в ворота. Выглянула в окно жена бая.
— Нету его, нет бая дома,— говорит.
— Вот и ладно,— говорит Ерэнсэ.— Дело-то у меня как раз к тебе, байбися. Отопри-ка ворота.
Но не отперла байбися. Ерэнсэ опять постучался. Выглянула в окно дочка бая.
— Нету их, ни отца, ни матери дома нет.
— Очень хорошо! — говорит Ерэнсэ-сэсэн. — У меня, красавица, как раз к тебе дело есть. Впусти-ка поскорей.
Но не впустила его байская дочь. Ерэнсэ — опять стучится. Выглянул в окно сын бая.
— Нету их, ни отца, ни матери, ни сестры дома нет.
— Хай, до чего же удачно получилось! — говорит Ерэнсэ. — Мне, егет, как раз с тобой надо поговорить. Открой ка быстренько!
Тут бай не вытерпел. Вышел, бранясь, во двор, сам отпер ворота.
— Чтоб ты, — бранится, — пропал! Ведь сказано тебе — никого из нас дома нет. Что еще нужно?
— Я нарочно пришел, пока вас дома нет, — ответил Ерэнсэ-сэсэн, проходя прямиком в дом. — А то ведь обеспокоил бы вас, завтрак ваш прервал. Чем, думаю, беспокоить людей, один позавтракаю.
Что баю делать? Стоит со своим семейством, глазами хлопает. А Ерэнсэ сел за стол, наелся досыта, потом отсыпал заработанный горох и ушел своей дорогой.
Башкирское народное творчество. Том V. Бытовые сказки. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1990. — 496 с. Составитель А.М. Сулейманов.
Ерэнсэ и бай
Жил встарь один егет, волосы у него были рыжие, поэтому и прозвали его Ерэнсясом*. Очень умный и очень хитрый он был. Кто бы ни поспорил с ним, оставался, говорят, в дураках.
Однажды решил Ерэнсяс мир повидать и себя показать. В пути встретился ему один бай.
— Кто ты и куда держишь путь? — спрашивает бай.
— Я — Ерэнсяс. Решил вот мир повидать и себя показать, — отвечает Ерэнсяс. — А сам ты кто и куда направляешься?
— Я — бай из такого-то города, — отвечает бай. — Еду в далекое путешествие. Ты назвался Ерэнсясом. Не тот ли ты Ерэнсяс, что всякого, кто с ним поспорит, будто бы оставляет в дураках?
— Тот самый.
— Ага! Хотел бы я посмотреть, как ты, голодранец, оставишь в дураках меня! Сам я сообразительный, а жена у меня благочестивая. Не будь я баем, который носит вот эту шапку и ездит на этом аргамаке, коли проиграю тебе! — говорит бай.
— Не спеши, бай, не спеши! — отвечает Ерэнсяс. — Каждому делу — свой срок. Сейчас ты путешествуешь. Будем живы-здоровы, так еще встретимся. Тогда и посмотрим, кто сообразительней. А пока мы оба — путники. Грешно задерживать путника в дороге, путнику надлежит продолжать свой путь.
Сказав так, Ерэнсяс повернул в одну сторону, бай — в другую.
Ехал Ерэнсяс, ехал, расспрашивал встречных, и доехал до города, названного баем. Решив: «По хозяину и дом», — высмотрел богатый с виду дом, попросился на постой.
— Мужа дома нет, уехал путешествовать, ладно, поживи до его возвращения, — сказала хозяйка.
Выходило по всему, что это — дом того самого бая. Были у хозяйки дочь и сын, очень похожие на него.
Живет, значит, Ерэнсяс у байбиси. Погуляет по городу, хозяйкиных угощений отведает, опять погуляет и опять — за стол. Был он лицом довольно-таки красивый, а в городе, когда приоделся, и вовсе похорошел. Байбися возьми да и прилепись к нему! Стали они вскоре жить, как муж с женой.
А срок возвращения бая все ближе и ближе. Ерэнсяс говорит байбисе:
— Когда муж твой приедет, скажешь, что я — сапожник.
— Ладно, — отвечает та.
И вот Ерэнсяс, человек, сроду не державший сапожного молотка, приготовил кожу, дратву, шило, гвозди, переоделся в одежду поплоше и принялся в хозяйственной половине — тук да тук — тачать сапоги.
Приехал бай. Жена прикинулась обрадованной, вокруг него вьется.
— Без тебя, — говорит, — я сапожника наняла. И сапоги нужны, и ката* нужны. Чем к городским сапожникам ходить, лицо чужим мужчинам показывать, пусть, думаю, у нас дома тачает. Что ты на это скажешь?
— Очень хорошо сделала, — отвечает бай, — пускай у нас тачает.
А Ерэнсяс, прислушиваясь к их разговору, думает: «Ага, сел, бай-агай, в лодку без дна? Что, интересно, ты скажешь, когда я сдеру с тебя втридорога за никудышные сапоги?»
Недельку спустя принес Ерэнсяс баю кое-как сшитые сапоги и, отчаянно поторговавшись, содрал с него втридорога. Потом скинул с себя одежду сапожника, превратился в нарядного егета и говорит:
— Теперь, бай-агай, снимай шапку, выводи аргамака. Ну, а звание бая пусть уж за тобой останется.
Тут вспомнил бай встречу в пути и все понял. Начало его бросать то в жар, то в холод, на лбу пот выступил, руки затряслись. Но делать нечего, пришлось и- шапку отдать, и аргамака.
Вот так Ерэнсэс выставлял баев на посмешище. За острое слово и хитрый ум стали называть его Ерэнсэс-сэсэном*, а позже чуть короче — Ерэнсэ-сэсэном.