Большой дом из одного кирпичика

Жил я с дедушкой, а батька мой тогда еще не родился: по тому самому, как начался свет, — было мне семь лет.

Жили мы куда богато! Был у нас большой дом из одного кирпичика — глазом не окинешь, а взгля­нуть не на что; светом обгорожен, небом покрыт.

Лошадей было много: шесть кошек езжалых, двенадцать котов стоялых; один жеребец бойкий — кот сибирский был на цепь прикован возле печки к столбу.

Земли у нас с дедом было видимо-невидимо: пол да лавки сами засевали, а печь да полати внаймы отдавали.

Родилось хлеба много; стали убирать — девать некуда. Дед был умен, а я догадлив: склали скирду на печном столбу; велика скирда — глазом не оки­нешь, хоть взглянуть не на что!

И завелись в ней мыши, стали хлеб точить; жеребец наш бойкий — кот сибирский прыг на столб — мышей не изловил, скирду в лохань уро­нил. Дед голосом завыл, а я заголосил:

—  Чем теперь кормиться-то будем?

Только дед был умен, а я догадлив: вытащили хлеб из лохани, пересушили и обмолотили.

Время было к празднику, стали мы солод готовить да пиво варить; как в ложке затерли, в корце развели — вышло пива с целую бочку. Что го­стей-то к нам привалило — ив дом и на двор, по улице пройти нельзя от народу!..

После того смотрю я — дров в дому ни полена, а топить надобно. Была у нас лошадь серая: упряжь чудесная, да запрячь не во что.

—  Ступай, — говорит мне дедушка, — запрягай лошадь, поезжай в лес за дровами.

Я надел кафтанишко худенький, заткнул топор за пояс, сел верхом и поехал в путь. Еду рысью скорою, а топор тяп да ляп и перерубил мою лошадь пополам. Оглянулся назад — ан на одном передке еду: задок далеко отстал. Я кликать, я звать — прибежал задок. Что долго думать, составил обе половинки, смазал глиною, дал шпоры под бока — и откуда прыть взялась!

Приехал в лес, нарубил дров, наклал большущий воз и привязал веревкою за хвост. Как крикну — лошадь сгоряча хватила, по уши в грязь угодила.

Я за дедом; тот был умен, а я догадлив: взялись оба за хвост и ну тянуть; тащили, тащили, да шкуру долой и стащили! Дед голосом завыл, я заголосил.

Не на чем было ехать; приходим домой и го­рюем. Только глядь в окно — а лошадь наша стоит у ворот, сама пришла. Дед засмеялся, я захохотал: лошадь-то дома, а шкура в барышах досталась.

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки».

Барские гуси

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки».

Барин и староста

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки».

Баба-яга

Жили себе дед да баба; дед овдовел и женился на другой жене, а от первой жены осталась у него девочка. Злая мачеха ее не полюбила, била ее и думала, как бы вовсе извести.

Раз отец уехал куда-то, мачеха и говорит девочке:
Поди к своей тетке, моей сестре, попроси у .нее иго­лочку и ниточку — тебе рубашку сшить.

А тетка эта была баба-яга костяная нога. Вот девочка не была глупа, да зашла прежде к своей родной тетке.

—  Здравствуй, тетушка!

—  Здравствуй, родимая! Зачем пришла?

—  Матушка послала к своей сестре попросить иголоч­ку и ниточку — мне рубашку сшить.

Та ее и научает:

—  Там тебя, племянушка, будет березка в глаза сте­гать — ты ее ленточкой перевяжи; там тебе ворота будут скрипеть и хлопать — ты подлей им под пяточки маслица; там тебя собаки будут рвать — ты им хлебца брось; там тебе кот будет глаза драть — ты ему ветчины дай.

Пошла девочка; вот идет, идет и пришла. Стоит хатка, а в ней сидит баба-яга костяная нога и ткет.

—  Здравствуй, тетушка!

—  Здравствуй, родимая!

—  Меня матушка послала попросить у тебя иголочку и ниточку — мне рубашку сшить.

—  Хорошо: садись покуда ткать.

Вот девочка села за кросна, а баба-яга вышла и гово­рит своей работнице:

—  Ступай, истопи баню да вымой племянницу, да смотри, хорошенько: я хочу ею позавтракать.

Девочка сидит ни жива ни мертва, вся перепуганная, и просит она работницу:

—  Родимая моя! Ты не столько дрова поджигай, сколько водой заливай, решетом воду носи, — и дала ей платочек.

Баба-яга дожидается, подошла она к окну и спраши­вает:

—  Ткешь ли, племянушка, ткешь ли, милая?

—  Тку, тетушка, тку, милая!

Баба-яга и отошла, а девочка дала коту ветчинки и спрашивает:

—  Нельзя ли как-нибудь уйти отсюдова?

—  Вот тебе гребешок и полотенце, — говорит кот,— возьми их и убежи; за тобою будет гнаться баба-яга, ты приклони ухо к земле и, как заслышишь, что она близко, брось сперва полотенце — сделается широкая-широкая река, если ж баба-яга перейдет через реку и станет до­гонять тебя, ты опять приклони ухо к земле и, как услы­шишь, что она близко, брось гребешок — сделается дремучий-друмучий лес, сквозь него она уже не проберется!

Девочка взяла полотенце и гребешок и побежала; со­баки хотели ее рвать — она бросила им хлебца, и они ее пропустили; ворота хотели захлопнуться — она подлила им под пяточки маслица, и они ее пропустили; березка хотела ей глаза выстегать — она ее ленточкой перевяза­ла, и та ее пропустила. А кот сел за кросна и ткет, не столько наткал, сколько напутал. Баба-яга подошла к окну и спрашивает:

—  Ткешь ли, племянушка, ткешь ли, милая?

—  Тку, тетка, тку, милая! — отвечает грубо кот.

Баба-яга бросилась в хатку, увидела, что девочка уш­ла, и давай бить кота и ругать, зачем не выцарапал де­вочке глаза.

—  Я тебе сколько служу, — говорит кот, — ты мне косточки не дала, а она мне ветчинки дала.

Баба-яга накинулась на собак, на ворота, на березку и на работницу, давай всех ругать и колотить. Собаки говорят ей:

—  Мы тебе сколько служим, ты нам горелой корочки не бросила, а она нам хлебца дала.

Ворота говорят:

—  Мы тебе сколько служим, ты нам водицы под пя­точки не подлила, а она нам маслица подлила.

Березка говорит:

—  Я тебе сколько служу, ты меня ниточкой не пере­вязала, а она меня ленточкой перевязала,

Работница говорит:

—  Я тебя сколько служу, ты мне тряпочки не пода­рила, а она мне платочек подарила.

Баба-яга костяная нога поскорей села на ступу, толкачом погоняет, помелом след заметает и пустилась в погоню за девочкой. Вот девочка приклонила ухо. к земле и слышит, что баба-яга гонится, и уж близко, взяла да и бросила полотенце; сделалась река, такая широкая-ши­рокая! Баба-яга приехала к реке и от злости заскрипела; воротилась домой, взяла своих быков и пригнала к реке, быки выпили всю реку дочиста.

Баба-яга пустилась опять в погоню. Девочка прикло­нила ухо к земле и слышит, что баба-яга близко, броси­ла гребешок, сделался лес, такой дремучий да страшный! Баба-яга стала его грызть, но сколько ни старалась — не могла прогрызть и воротилась назад.

А дед уже приехал домой и спрашивает:

—  Где же моя дочка?

—  Она пошла к тетушке,— говорит мачеха.

Немного погодя и девочка прибежала домой.

—  Где ты была? — спрашивает отец.

—  Ах, батюшка! — говорит она. — Так и так — меня матушка посылала к тетке попросить иголочку с ниточ­кой — мне рубашку сшить, а тетка, баба-яга, меня съесть хотела.

—  Как же ты ушла, дочка?

—  Так и так, — рассказывает девочка.

Дед, как узнал все это, рассердился на жену и расстрелял ее, а сам с дочкою стал жить да поживать да добра наживать, и я там был, мед-пиво пил, по усам тек­ло, в рот не попало.

Из сборника «Русские народные сказки», под редакцией И. Киндер

Баба и два солдата

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки».