Жили-поживали царь с царицей. И все бы хо­рошо, да детей у них не было. А  уж так ребе­ночка хочется...

— Да хоть бы найти где, — говорит однажды царица.

Только вышла на крыльцо, глядь, мальчик лежит. Обрадовалась, принесла домой. А как назвать ре­бенка?

— Коль ты нашла его, — говорит царь, — так и назо­вем — Бабин Сын.

Любознательным рос сынок: все газеты и журналы, ка­кие нашлись в царстве, прочел, до иностранных добрался. Вычитал он однажды, что есть-де на свете гусли-самогуды. И захотелось ему эти гусли у себя иметь. Вот и говорит он отцу:

— Собирай меня в дорогу — поеду за гуслями-самогу­дами. Купи коня да палицу покрепче прикажи выковать.

— Не езди, — советует отец. — Пропадешь. Уж сколько добрых молодцев за этими гуслями уехало, да никто еще не возвращался.

— Все равно поеду.

Делать нечего. Купил отец коня на базаре, приобрел двадцатипятипудовую палицу.

— Ладно ли? —спрашивает.

—  Сейчас проверим.

Нажал сын пальцем на спину коню, конь и присел.

— Не годится. Покупай другого.

Купил царь другого коня. Сел Бабин Сын на него, сда­вил коленями — конь зашатался.

— И этот не годится.

Нашли, наконец, подходящего коня. Сел Бабин Сын на него, взял палицу, взял в сотоварищи двух солдат и по­ехал в путь-дорогу.

Долго ли, коротко ли ехали путники, только выезжают на большой заливной луг. Смотрят — мост стоит через реч­ку, широкий, крепкий, хоть езжай на двух шестерках ло­шадей враз. Подивились, поехали дальше. И версты не отъехали, как увидели красивый дом. Зашли. Хозяев нет, а тепло в нем, печь протоплена, кушанья разные приготовлены, в шкафу вина стоят заморские. Вот Бабин Сын и говорит:

— Поживем здесь. Попьем, поедим, хозяев дождемся. Коль добрые хозяева — за еду и питье сполна распла­тимся.

Попили, поели, а тут и вечер наступил. Тревожно стало, вдруг хозяева ночью вернутся. Решили выставить на мосту караул. Ушел караульный, а Бабину Сыну не спится. При­хватил он палицу и отправился на мост. Видит, спит ка­раульный в кустах. Только не стал он его будить, а лег поперек моста, палицу под голову положил. В полночь слышит шум, гром: кто-то едет на тройке. Не доезжая де­вяти сажен пали лошади на колени, а седок и спрашивает их:

— Что с вами, лошадки? Вокруг света обежали — ни разу не споткнулись, а у самого дома пали на колени.

— Не проехать нам. Поперек моста человек лежит, — отвечают лошади.

— Уж не Бабин ли Сын к нам пожаловал? Вставай, Бабин Сын. С миром ли, с войной ли пожаловал?

— Со всякой нечистью не мирюсь, — отвечает Бабин Сын. — Будем биться.

Съехались-схватились. Ударил Бабин Сын полуночного гостя палицей, тот и рассыпался. Спихнул он останки в во­ду да спать пошел.

Утром спрашивает караульного:

— Тихо ли было на мосту, спокойно ли?

— Тихо-спокойно, — отвечает солдат. — Всю ночь у пе­рил просидел, глаз не смыкал: ни птицу летучую не уви­дел, ни зверя рыскучего не заметил.

Вечером посылает Бабин Сын другого товарища сторо­жить мост, а сам идет следом. Залез тот под мост и ну храпака задавать. А Бабин Сын опять лег поперек настила. И опять в полночь кто-то едет. Не доезжая шести сажен, шестерка лошадей встала как вкопанная.

— Что вы, лошадушки? — спрашивает седок. — До до­му всего ничего осталось, а вы спотыкаетесь?

— Не проехать нам, поперек моста человек лежит.

— Неужели Бабин Сын нас встречает?

— Он самый, — отвечает ему Бабин Сын. — Жду не дождусь, когда нечистую голову снесу.

Съехались противники. Ударил Бабин Сын палицей, упал ночной гость. Ударил второй раз — тот и рассыпался. Спихнул он останки в воду, а сам спать пошел.

Утром спрашивает товарища:

— Что видел-слышал?

— Ничего не видел и не слышал. Всю ночь сидел глаз не смыкая...

Не стал ругать их Бабин Сын, а вечером наказал стро­го-настрого:

— Коли те две ночи проспали, так уж эту не спите. Сидите за столом. Я расстелю платочек и наполню стакан водой. Предстоит мне жестокая битва. Коль вода в ста­кане убывать будет, а платок чернеть начнет, значит, худо мне. Доливайте воду в стакан, стряхивайте черноту с платочка — этим мне поможете. А уж коль я погибну, то за вашу жизнь и мухи дохлой не дам убьет вас нечистый.

Вот лег он поперек моста, караулит. В полночь под­летела девятка лошадей, в трех саженях от моста встали лошади. Возница и спрашивает:

— Что с вами, лошадушки? Весь белый свет облетели, а мостик одолеть не можете...

— Не проехать нам, поперек моста человек лежит.

— Так это Бабин Сын меня встречает? Ну так вста­вай, выходи. Коль с миром пришел — помиримся, коль с войной — драться будем.

— Никогда не мирился с нечистыми, — отвечает Ба­бин Сын. — Я с войной пришел!

Сошлись-встретились. Да силы равными оказались, ни­кто верх взять не может. Наконец изловчился ночной гость, подмял Бабина Сына. Тот и просит его:

— Когда государства воюют, и то перемирия делают. Давай отдохнем, а отдохнувши, начнем снова?

— Нет, — отвечает нечистый. — Не отпущу. Убью тебя.

— Так дай хоть сходить с товарищами проститься.

— Нет, не дам. Прощайся отсюда.

Снял Бабин Сын сапог с левой ноги и бросил в сторону дома. Влетел сапог прямо в окно спальни, разбудил спав­ших товарищей. Глянули те, а носовой платок уже почернел с краю, и воды в стакане осталось чуть на донышке. Долили они воды, встряхнули платок, расправили на нем складочки. Тут отбросил Бабин Сын нечистого, ударил его со всей силы палицей и убил. Тело в воду спихнул, лоша­дей отослал туда, откуда пришли они, а сам домой напра­вился. Идет и думает: «А что нас на дальнейшем пути, ждет? Пойду вперед, проверю».

Прошел с версту, смотрит, стоит такой же дом. Но не зашел Бабин Сын в него, а встал под окнами и слушает. И услышал разговор четырех женщин. Одна из них, млад­шая видимо, и говорит:

— Вот, мамаша, убил Бабин Сын наших братьев, но и ему худо будет. Пойдет он дальше за гуслями-самогудами, а я на его пути вымечу из своего живота песчаную пусты­ню на сто верст длиной, за ней сделаю лужок, а на. нем ручеек. Остановятся они там, я их и съем.

Другая, средняя дочь, говорит:

— Если это не удастся, я вымечу из чрева песок на двести верст, а в конце пустыни поставлю чайную. Оста­новится там Бабин Сын — я его и съем.

А тут и старшая голос подает:

— Я вымечу пустыню в триста верст. В конце ее по­ставлю чайную и пивную. Там и придет конец Бабину Сыну.

Старуха добавляет:

— Если же вы, дочки, не сможете погубить его, так уж я догоню и проглочу Бабина Сына.

Под утро вернулся Бабин Сын к товарищам и говорит им:

— Пора в путь трогаться.

Проехали путники немного — перед ними песчаная пустыня в сто верст длиной раскинулась. Жара, пить хочет­ся, лошади в песок по колено вязнут — еле одолели пусты­ню. А там увидели чудесный свежий лужок с ручейком, бросились кинему. Но Бабин Сын запретил им прибли­жаться, взял саблю — и давай рубить луг и ручей крест- накрест. Убил младшую дочь.

А дальше опять песок — уже в двести верст. Одолели путники пустыню, к чайной подъезжают. Тут Бабин Сын вновь выхватил саблю и принялся рубить чайную. Убил и среднюю дочь.

В триста верст песок лежит на пути. Но и его одолели путники. Вышли к чайной и пивной. Да Бабин Сын опять не позволил своим товарищам заходить туда. Убил он и старшую дочь. Убил и говорит:

— А теперь, друзья, поскакали быстрее, не то погибнем здесь.

Погнали они коней, а сзади уже голос слышится:

— Стой, Бабин Сын! Все равно догоню и съем.

Как ни погоняли они коней, а настигла их старуха. Вот уже одного схватила, пока ела его да водой запивала, двое других дальше ускакали. Второго схватила и съела. Бабина Сына черед подходит.

— Погоди, — кричит старуха. — Дай напьюсь, тогда мигом нагоню и проглочу.

— Гонит Бабин Сын коня, уже и деревня какая-то видна, а на конце ее кузница, вся из чугуна отлитая. Только-толь­ко захлопнул Бабин Сын чугунные ворота, как и старуха уже здесь.

— Открой, Илья Муровин, — кричит она кузнецу. — Не то и кузницу, и всех, кто в ней, проглочу единым ма­хом.

— А кузнец Илья Муровин отвечает:

— Погоди, успеешь. Отдам я тебе Бабина Сына.

— Были у кузнеца стопудовые тиски. Раскалил он их так, что близко не подойти, и кричит старухе:

— Эй, мать нечистой силы, суй в трубу язык. Посажу я на него Бабина Сына.

Сунула старуха язык в трубу, кузнец схватил его щип­цами и зажал в тиски. Так и сдохла нечистая.

Спрашивает Илья Бабина Сына:

— Куда путь держишь?

— Иду за гуслями-самогудами.

— Не достать тебе эти гусли, — говорит кузнец. — По­работай у меня три года, мы с братьями раздобудем эти гусли.

А было у Ильи Муровина одиннадцать братьев, сам двенадцатый.

Отработал Бабин Сын три года. Вот отдает ему Илья гусли-самогуды и говорит:

— Можешь ехать. Только остерегайся: проедешь ты триста верст и увидишь на лужке у дороги коровьи кишки. Будут они упрашивать, чтоб ты разрубил их. Только не поддавайся их уговорам.

Вот едет Бабин Сын путем-дорогою. Доехал до лужка. А там, и правда, кишки лежат коровьи. Все спутаны- перепутаны. Говорят жалобно:

— Пожалей, Бабин Сын, разруби нас.

А гусельки за спиной наигрывают.

— Нет, не буду, — отвечает Бабин Сын.

А гусельки играют-наигрывают. Кишки еще жалобнее просят, умоляют:

— Разруби.

«Эх, будь что будет!» — подумал Бабин Сын и разру­бил кишки. Только разрубил — замолкли гусли, исчезли, из котомки, будто их там и не было. Повернул Бабин Сын коня и поехал печальный к Илье Муровину.

— Почему вернулся? — спрашивает его Муровин.

— Гусли пропали.

— Говорил я тебе, не руби кишок, а ты не послушался. Теперь трудно будет гусли вернуть. Но ничего, поищем с братьями, авось и вернем гусли.

Живут они неделю, две, месяц уже на исходе. Вот и говорит как-то Муровин:

— Нашли мы гусли. Но чтоб взять их, нужно тебе же­ниться, а в приданое эти гусли и просить.

Вот отправились братья сватать девушку. Говорят ее отцу:

— Выдашь дочку за Бабина Сына?

— Выдам, если исполните все, что я прикажу. Сначала выпейте вино из сорокаведерной бочки.

Начали пить братья. А Илья незаметно высвистнул все вино на ветер, говорит отцу девушки:

— Сорок ведер — одному не хватит напиться. Отдавай дочку.

— Погоди. Вот съешьте сорок ведер каши — отдам.

Раскидал Илья по ветру всю кашу, говорит:

— Отдавай дочку.

— Нет, — отвечает ее отец. — У меня баня истоплена, три дня топил. Если сможете вымыться — так и быть, отдам.

Вот подошли они к бане, а она раскалена докрасна, на три сажени не подойти. Дунул Илья, разметал жар по ветру — вымылись спокойно. Опять требуют дочку.

Нечего делать отцу — сыграли свадьбу. В первую ночь Илья говорит Бабину Сыну:

— Будь осторожен. Положит невеста руки на тебя — умрешь.

Ложатся молодые спать. А жена руки на Бабина Сына складывает. А руки-то тяжелые как свинец. Задыхаться начал Бабин Сын, насилу выкарабкался из-под них. А Илья наблюдал за всем этим. Вот и ложится он с невестой, вместо Бабина Сына. Только положила она на него руки, как он оттолкнул их, вскочил с кровати, схватил девушку за ноги и подвесил вниз головой. Бьет он ее плеткой, а изо рта у нее посыпались змеи, ящерицы, лягушки. Когда они вышли, легкими стали ее руки.

— Теперь можешь спать, — говорит он Бабину Сыну.

На следующую ночь снова предупреждает:

— Остерегайся, если она успеет положить как следует на тебя ноги — задавит.

Ложатся молодые спать. Жена ноги на Бабина Сына положила, еле успел выкарабкаться из-под них. А Муровин тут как тут. Ложится вместо друга. Только положила она на него ноги, как он вскочил, схватил ее и повесил вниз головой. Бьет плеткой, а изо рта у нее запекшаяся кровь идет кусками. Вышла тяжелая кровь.

На третью ночь Муровин наказывает:

— Остерегайся. Положит она на тебя свои груди. Если выберешься — останешься жив.

Только положила она груди — так тяжело стало Баби­ну Сыну, что он еле выкарабкался из-под них. И опять Муровин ложится, отталкивает ее груди, хватает за ноги и вешает вниз головой. На сей раз изо рта ее пошло хлеб­ное. А когда все кончилось, Муровин сказал:

— Теперь она стала настоящей девушкой. Можно ниче­го не опасаться. Вези ее домой.