Науширван Справедливый и Хатамтай Щедрый

Жил некогда царь по имени Науширван, царствовал в персидском вилайете*. Был он, скажу я тебе, настолько правдив и честен, что другого такого человека не было во всем мире. Поэтому народ именовал его Науширваном Справедливым.

Жил в те же времена еще один достойнейший муж, Хатамтай. Равных ему по части щедрости не нашлось бы и во всей Вселенной. По этой причине и старый, и малый величали его Хатамтаем Щедрым.

Науширван Справедливый и Хатамтай Щедрый крепко дружили меж собой, и каждый из них почитал другого. Но злоязычные люди разными наговорами нарушили их дружбу, вызвали вражду. И однажды Науширван Спра­ведливый в сердцах вскричал:

—  Я — царь! Пусть Хатамтай склонит голову к моим ногам, иначе я погублю его!

Дошли его слова до слуха Хатамтая, и Хатамтай ска­зал:

—  Нет у меня, свободного человека, нужды склонять голову к его ногам. Не признаю я таких царей.

Теперь весть об этом довели до Науширвана. Распа­лился царь и вознамерился отомстить за дерзость.

Владел Хатамтай скакуном по прозвищу Актамак, равных которому мир еще не знал. До того, скажу я тебе, быстроногий был конь, что месячный путь одолевал за день. Науширван Справедливый, разозлившись на Хатамтая Щедрого, дал обет: «Либо голову его получу, либо — скакуна!»

У царя была дочь, столь, скажу я тебе, прекрасная, что красавицы из красавиц стеснялись показываться рядом с ней. И вот Науширван Справедливый, собрав свой народ, вдруг объявил:

Соплеменники! Я, Науширван Справедливый, дол жен наказать Хатамтая. Коли он, человек низкого звания, не склоняет голову передо мной, царем, и коли я не покажу миру свою царскую власть, то какой, сами посудите, у меня, сидящего на троне, будет авторитет? Эй, народ, кто доставит мне либо голову Хатамтая, либо, на худой конец, его скакуна, того женю на единственной своей дочери.

В этом царстве в ту пору жил один бедный егет. Был он не из робких и лицом красивый. «Добра у меня нет, терять тут нечего. Выпадет счастье, так женюсь на царев­не, не выпадет, так и умереть не жалко», — решил этот егет и, поклявшись доставить либо голову Хатамтая, либо, на худой конец, его скакуна, отправился в путь.

Едет егет и думает: «Сделаю свое дело, не заезжая к Хатамтаю — подкараулю его где-нибудь или заеду прямо к нему, погощу, а ночью, когда заснет, отрежу голову». Ехал он, размышляя так, ехал и доехал до од­ного аула. Тут из крайнего дома вышел мужчина.

—  В какую сторону к Щедрому ехать, где примерно он живет? — спросил у него егет.

—  Зачем он тебе? Что у тебя за дело к нему?

—  Я — человек бедный и увечный. Не подаст ли, думаю, Щедрый что-нибудь во имя милосердия, — отве­тил егет.

Тогда незнакомец объяснил, как доехать до аула, где живет Щедрый, и егет благодаря этому вскоре пред­стал перед самим Хатамтаем.

У Хатамтая Щедрого не было под рукой другого живот­ного, чтобы зарезать для угощения гостя, кроме этого необыкновенного коня, все раздал людям. И Хатамтай зарезал своего скакуна, наварил мяса, накормил егета до отвала, и все делал сам, хлопотал, оказывая госте­приимство, как усерднейший из усердных слуг. Когда подошло время ложиться спать, своими руками постелил постель и уложил гостя. Потом лег сам и уснул.

А егет, изумленный щедростью Хатамтая, думал: «Горе мне! Замыслил убить из-за девушки такого хоро­шего человека! Не принесет мне это дело славы! Хоть и не убью его, какая-нибудь девушка для меня найдется, а столь щедрого мужа больше не найти!» Думал он так, думал и горько заплакал. Хатамтай, услышав плач, проснулся и спрашивает:

—  О, мой драгоценный гость, почему ты плачешь? Егет, ничего не утаив, рассказал, зачем он приехал.

Хатамтай, выслушав его, сильно огорчился.

—  Вай, — говорит, — какая жалость! Из двух воз­можностей у тебя осталась только одна!

—  Я отказался от своего намерения, — отвечает егет, плача.

А Хатамтай опять:

Вай, какая жалость! Скакуна-то я зарезал. Остается только, коли это тебя устроит, пожертвовать головой.

Сказав так, вскочил Хатамтай с места, схватил висев­ший на кирэгэ* кинжал, приставил к горлу — собрался сам себе голову отрезать. Ладно еще его жена, вскочив следом, отвела его руку.

—  Опомнись, — говорит, — Щедрый! А Хатамтай:

—  Не мешай! Гостю нужна моя голова. Не отступилась жена.

—  Подумай-ка, — говорит, — ведь ты принял ошибоч­ное решение. Пока гость довезет голову до царя, лицо изменится, царь не признает твою голову, а коль и при­знает, может совершить злодейство — отказаться от обе­щания выдать дочь за этого бедного егета. Лучше отдать гостю голову вместе с телом, живьем-то уж ты наверняка принесешь пользу.

Найдя слова жены вполне убедительными, Хатамтай надел себе на голову недоуздок и протянул повод егету. Как ни отнекивался егет, не принял Хатамтай его воз­ражений, заставил-таки повести себя к царю на поводу, да еще и со связанными руками.

Много дней они шли, немалый путь одолели, немало вод пересекли, пока дошли до города, где царствовал Науширван Справедливый. Прослышав, что такой-то егет ведет Хатамтая Щедрого, царь сам выехал им на­встречу. Выехал и видит: руки у Хатамтая связаны, на шее — веревка, на голове — недоуздок, — и впрямь бед­ный егет ведет его на поводу. Изумленный всем этим царь спросил у егета:

—  Как ты его поймал?

Егет, ничего не упустив, поведал обо всем, что пере­жил, что видел и слышал. У Науширвана Справедливого душа, видать, переполнилась — заплакал царь, слушая рассказ егета. Выплакавшись, сказал:

—  Воистину щедр тот, кто, оторвав от себя послед­нее, отдает другому. Найдется ли еще муж, готовый, по­добно Хатамтаю, отдать даже собственную голову?

В свою очередь Хатамтай Щедрый сказал:

—  Хочешь, мой падишах, — отсеки мне голову, хо­чешь — преврати меня в раба, только уж, пожалуйста, исполни то, что обещано этому егету.

Куда Науширвану Справедивому деваться — не огра­ничиваясь выражением восхищения щедростью Хатамтая Щедрого, подтвердил обещание выдать дочь за этого самого егета. Потом снова сказал:

—  Хатамтай ради щедрости не пожалел головы. Коли я, не сумев подавить свою злость, убью его, то потеряю в глазах народа право именоваться Справедливым.

Сказав так, освободил он Хатамтая от пут и принял его в свои объятия. И вернулась их дружба.

После этого, говорят, оба они прожили долгую жизнь, дошли до конца земного пути в полном согласии и пере­селились в мир вечного блаженства.

Башкирское народное творчество. Том V. Бытовые сказки. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1990. — 496 с. Составитель А.М. Сулейманов.

Йылкысыбай

Жил в одном ауле бай¹-башкир по имени Ахмет. Поста­вив в пяти верстах от аула юрту, большую часть жизни проводил он при своем табуне, в котором было с тысячу коней. Табунщиком служил у него надежный человек — батрак Юмагужа. Ахмет этого батрака очень ценил, надеялся на него больше, чем на самого себя, и давал ему полную волю делать в хозяйстве все что угодно. Бай величал батрака Йылкысыбаем.

Однажды Ахмет-бай с аульным его соседом Абдуллой-баем собрались съездить в город. Перед отъездом Абдулла выглядел удрученным. Ахмет спросил, в чем причина его удрученности. Сосед пожаловался, что нет у него надежного табунщика и табун останется без пригляда. В ответ на это Ахмет говорит ему:

—  Ты, наверно, плохо относишься к своим батракам. Коли сам ты хорош, так и они хороши. Вот есть у меня батрак Юмагужа. Я стараюсь относиться к нему как можно душевней, поэтому и он служит мне от души. Я ве­личаю его за хорошую службу Йылкысыбаем и доверяю ему больше, чем самому себе.

—  Э, — говорит Абдулла, — сколько ни доверяй, все они одинаковы. Как бы и твой Йылкысыбай не сыграл с тобой шутку.

Ахмет не согласился с Абдуллой, и они заспорили.

—  И твой Йылкысыбай, наверно, плутует, обманы­вает тебя, — твердит Абдулла.

Ахмет стоит на своем, утверждает, что Йылкысыбай — человек надежный.

—  Если  я  прав,  если  окажется, что Йылкысыбай ненадежен, что ты мне дашь? — спрашивает Абдулла.

—  Если ты прав, если окажется, что Йылкысыбай ненадежен, отдам тебе всю тысячу своих коней, юрту, все домашнее имущество и Йылкысыбая тоже, — отвечает Ахмет.

Абдулла же, побившись об заклад, пообещал: если окажется, что он не прав, то отдаст замуж за Ахмета обеих своих дочерей и две тысячи рублей впридачу.

Перед отъездом Абдулла сказал дочерям:

—  Доченьки, мы вдвоем с Ахметом уезжаем в город. Пока Ахмета не будет дома, подговорите его табунщика Йылкысыбая угостить вас мясом, зарезав косячного жеребца².

—  Ладно, атай, сделаем, как велишь, — ответили дочери.

Когда Ахмет с Абдуллой уехали, дочери Абдуллы принарядились, сели на лучших отцовых коней и отправи­лись на яйляу Ахмета. Подъехали к юрте, кличут Йыл­кысыбая. Выбежал табунщик из юрты, засмеялся ра­достно.

—  О аллах! — говорит. — То, что ждал я с небес, яви­лось с земли.

Завел девушек в юрту, выставил вкусные угощения. Поели девушки, попили кумысу и, цепляя слово за слово, доведя Йылкысыбая похвалами до помрачения разума, попросили угостить их мясом, зарезав косячного жеребца. И дали понять, что останутся переночевать, если их желание будет исполнено.

—  Ах, душеньки, — ответил Йылкысыбай, — ради вас я не то что косячного жеребца — даже Азбузата зарезал бы, да на нем бай уехал. Пойду, зарежу косячного жереб­ца, а баю скажу — украли, или — волки съели, на худой конец, скажу — утонул.

Когда он вышел, дочери Абдуллы захихикали.

—  Хи-хи-хи! Говорят, будто Йылкысыбай не обманы­вает, вот, оказывается, как он не обманывает!

Поев мяса косячного жеребца, дочери Абдуллы бая переночевали с табунщиком и утром уехали домой. Ока­зался Йылкысыбай в невеселом положении и начал ко­рить себя:

—  Ах, глупец ты, глупец! Увлекшись девчонками, ли­шил табун такого жеребца? Как я отвечу, когда бай вернется? Постой-ка! Еще дедами нашими сказано: «Коль не с кем посоветоваться, посоветуйся со своей шапкой». Попробую посоветоваться с шапкой.

Надел Йылкысыбай свою шапку на верхушку куста и, представив, будто шапка — это он сам, а он сам — это бай, завел разговор.

—  Ассалям агалейкум! — поздоровался он, подойдя к шапке. И сам же ответил за шапку:

—  Вагалейкум ассалям!

—  Ну, Йылкысыбай, как ты тут без меня жил? Жив-здоров?

—  Слава аллаху, бай-агай. Только все же случилась одна неприятность: волки, будь они неладны, съели косяч­ного жеребца.

—  Что ты несешь! Разве такой жеребец поддался бы каким-то там волкам!

«Нет, так не выйдет»,— подумал Йылкысыбай и на­чал разговор заново. Отдал салям, ответил сам же, рас­спросил шапку о своем здоровье и спрашивает за бая:

—  Что это, Йылкысыбай, в табуне косячного жеребца не видать?

—  Утонул он, бай-агай.

—  А где же его шкура, кости?..

Растерялся Йылкысыбай: не знает, как ответить. Третий раз поздоровался, задал вопрос за бая и ответил:

—  Украли нашего косячного жеребца.

И сам же возмутился, будто бы он — бай:

—  Да как же воры могли его увести, когда у нас такие злые собаки!

Нет, не может выкрутиться Йылкысыбай.

—  Ну, шапка, — говорит он, — попробую подойти к те­бе еще разок. Коль не найдешь путевого ответа, больше сроду не подойду.

И снова, отдав салям и расспросив о здоровье, гово­рит за бая:

—  Слушай-ка, Йылкысыбай, что-то я не вижу в табуне косячного жеребца. Где он?

А шапка будто бы отвечает:

—  Видишь ли, бай, когда ты уехал, ко мне приехали прекрасные, как гурии, дочери Абдуллы-бая и говорят: «Йылкысыбай-агай, если ты угостишь нас мясом, заре­зав косячного жеребца, мы с тобой переночуем». Не хва­тило у меня сил отказать таким красавицам. Зарезал я жеребца. Ты уж прости меня.

—  Вот и ладно! — Это он за бая говорит. — Хорошо, что угодил гостьям. Так и надо делать.

—  Ай да шапка! Славный совет ты мне дала! Будь что будет, — сказал Йылкысыбай, успокоился, надел шапку и ушел в юрту.

Тем временем Ахмет-бай с Абдуллой-баем вернулись из города.

—  Ну, как дела, детки? Исполнили, что я велел? — спрашивает Абдулла у вышедших встретить его дочерей.

—  Дело сделано! — отвечают дочери, перебивая друг дружку. — Подговорили мы Йылкысыбая угостить нас мясом, зарезав косячного жеребца. Йылкысыбай, ко­нечно, скажет своему баю — украли жеребца, или — вол­ки съели, на худой конец, скажет — утонул. Мы не только угостились, но и переночевали у него.

—  Спасибо, детки! — сказал Абдулла и — скорей к Ахмету. — Ну, — говорит, — полюбуйся, дружок, своим надежным Йылкысыбаем. Чего только он тут не вытворял! Когда мы с тобой уехали, мои дочки, оказывается, отпра­вились на твой яйляу. Йылкысыбай угостил их мясом, зарезав твоего косячного жеребца. Мои дочки спросили, что он тебе скажет. А он ответил, что скажет — украли жеребца, или — волки съели, на худой конец, скажет — утонул. Ты уверял, будто он не обманет, а теперь видишь, каков он? И, надеюсь, ты не забыл, что пообещал, когда мы с тобой побились об заклад?

Ахмет в ответ:

—  Мой Йылкысыбай — честный человек. Если и впрямь зарезал, так и скажет — зарезал.

—  Вряд ли, — говорит Абдулла, качая головой. — Дело-то больно уж нехорошее.

—  А что тут нехорошего? — отвечает Ахмет. — Гости дороже косячного жеребца. Если Йылкысыбай попытается обмануть меня — другое дело. Тогда все, что я обещал, станет твоим.

И вот эти двое отправились к Йылкысыбаю. Вошли к нему в юрту, поздоровались. Ахмет, прикинувшись ниче­го не ведающим, говорит:

—  Мы вот табун оглядели и что-то косячного же­ребца не увидели. Где он?

А Йылкысыбай:

—  Видишь ли, когда вы уехали, у меня побывали дочери Абдуллы-бая. «Йылкысыбай-агай³, если б ты угостил нас мясом косячного жеребца, мы бы у тебя и переночевали», — сказали они. Не смог я отказать девуш­кам, прекрасным, как райские гурии, зарезал жеребца. Делай со мной что хочешь.

—  Ай, кустым, спасибо тебе! — обрадовано вскричал Ахмет-бай. — Хорошо сделал, угодив гостьям!

А Абдулла-бай спросил:

—  Скажи-ка, Йылкысыбай, вот что: с которой из моих дочерей ты лег?

—  Со старшей, — ответил Йылкысыбай.

—  Спасибо, оказывается, ты правдив, — сказал

Абдулла-бай и тут же сговорился выдать старшую дочь за Йылкысыбая, а младшую — за Ахмета, дав по пять­десят тысяч рублей приданого.

Благодаря своей честности, а также прямоте Йылкысыбай разбогател и до сих пор, говорят, жив-здоров.

---

¹Бай — богатый землевладелец или скотовод. (прим. by admin)
²Косячный жеребец — единственный жеребец в косяке. Табун делиться на косяки по 15-25 кобыл. (прим. by admin)
³Агай — почтительное обращение к старшему мужчине. (Центральноазиатский исторический сервер)

Башкирское народное творчество. Том V. Бытовые сказки. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1990. — 496 с. Составитель А.М. Сулейманов.

Старик, отказавшийся стать царем

В давние времена жили, говорят, старик со старухой. Небогато жили, были у них в хозяйстве всего лишь одна  корова. Однажды старик говорит своей старухе:

—  Слушай-ка, всю жизнь мы прожили в бедности, да­вай зарежем корову, позовем гостей, получим их благо­словение — тогда, может, разбогатеем.

А бабка:

—  Ладно, коли так, зарежь корову, позовем гостей. Зарезал старик корову. Бабка полный котел мяса сварила. Позвали на угощение всех, кого знали. Но никто к ним не пришел — что уж, решили, мы пойдем этих бедняг объедать! Повздыхали старик со старухой: «Нас, бедных, в ауле за людей не считают!» — и сели сами мясо есть. Тут торкнулся к ним нищий старец. Старик-хозяин обрадовался:

—  Айда, — говорит, — проходи, дедушка, в красный угол, садись, угощайся!

Когда поели, хозяин говорит: — Переночуешь у нас.

—  Да нет, ночевать я не останусь, — отвечает ста­рец. — Коль у тебя нужда какая появится, я буду в дре­мучем лесу, найдешь меня там.

Съели старик со старухой свою корову и, когда совсем нечего стало есть, отправился старик в дремучий лес. Шел, шел и видит — у дороги медведь спит. Когда старик поравнялся с ним, медведь открыл глаза. — Ты куда, старик?

—  Да вот в дремучий лес к старцу иду, — отвечает старик — Нужда у меня к нему.

—  Коли так, — говорит медведь, — порасспроси там, как избавиться от моей хвори, у меня всю жизнь голова болит.

Ладно, — сказал старик и пошел дальше. Шел, шел и видит — четыре старика на плоском камне поклоны отбивают, богу молятся. Оказалось, так день и ночь молятся, даже колени до крови натерли.

—  Вот мы день и ночь молимся, узнай-ка там, в рай мы попадем или в ад, — попросили они.

—  Ладно, — сказал старик и пошел дальше.

Шел, шел, и встретились ему четыре всадника. Ока­залось — разбойники.

—  Куда, — спрашивают, — старик, идешь?

—  В дремучий лес, к старцу, — отвечает старик.

—  Коли так, спроси-ка вот о чем: мы всю жизнь разбойничаем, грабим, так рай нам уготован или ад?

—  Ладно, — сказал старик и продолжал свой путь. Шел, шел и попал в один город.

—  Ты куда, старик, идешь? — спрашивают у него в го­роде.

—  В дремучий лес, к старцу.

Коли так, узнай-ка вот о чем: у нас царь умер, кто должен стать новым царем?

Отправился старик дальше, вскоре дошел до дремучего леса и отыскал того нищего старца. Поздоровался с ним, как водится.

—  Что тебе встретилось в пути? — спрашивает старец.

—  Когда я вышел из аула, спустя некоторое время увидел спавшего у дороги медведя. Он ходить не может, голова у него болит, велел узнать, как ему избавиться от хвори,— говорит старик.

А старец:

—  Пусть съест голову глупого человека, тем и изле­чится. Что еще ты видел?

—  На плоском камне четыре старика отбивали пок­лоны. День и ночь они молятся. Велели узнать, в рай они попадут или в ад.

—  В ад, потому что у них ум за разум зашел.

—  Потом встретились мне четыре разбойника, велели спросить, рай им уготован или ад.

—  Этим — рай, потому что разбойник, таясь от людей, не видя жену, детей, отца с матерью, живет в нужде и горести.

—  Дальше попал я в один город. Там у них царь умер. Велели узнать, кто должен стать царем.

—  В том городе царем должен стать старик, который ходит в драной шапке и ветхом чекмене, — сказал старец.

После этого отправился старик в обратный путь. Пришел в тот город, сообщил, что царем должен стать старик, который ходит в драной шапке и ветхом чекмене.

—  Так это ты и есть! — решил народ и потащил ста­рика на царство сажать.

А он воспротивился.

Нет, — говорит, — не умею я царствовать. Ну, тогда не стали его неволить, отпустили.

Продолжил старик свой путь домой, повстречался с теми разбойниками, сказал, что им рай уготован. И с теми богомольцами повидался, сказал им, что в ад попадут. Под конец дошел до медведя, сказал, что тот излечится, съев голову глупца.

А медведь:

—  Тебя хотели посадить царем, а ты отказался. Ты — самый настоящий глупец.

И взял да съел голову старика.

Башкирское народное творчество. Том V. Бытовые сказки. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1990. — 496 с. Составитель А.М. Сулейманов.

Царь и дервиш

Один царь был очень образованным человеком, но плохо знал жизнь. Когда у него умерла жена, надумал он снова жениться. Куда только ни посылал он своих везиров в качестве сватов: мол, там-то живет такой-то, имеет дочь, так не отдаст ли ее за меня?

—  Нет, не хочет отдавать, — возвращались с отказом царедворцы.

Царь и сам пускался на поиски, да ни разу не повстре­чал достойной для себя женщины. Однажды он прослы­шал: мол, в таком-то городе живет одна вдова, уж и умна она и очень красива.

—  Не попытаться ли мне съездить в тот город? — стал советоваться он с везирами.

—  Надо бы съездить, — угодливо отвечали они. Царь оставил  вместо себя одного из самых своих надежных помощников, сменил богатое одеяние на скромную одежду простолюдина и отправился в стран­ствие.

А вокруг творились удивительные дела, с какими он никогда в жизни не сталкивался. Вот люди землю вспа­хали, хлеб посеяли, приступили к жатве. Оглянулся царь, проезжая мимо, и. диву дался: хлеборобы сложили снопы в скирды и подожгли их. Чем это объяснить? Нет ответа.

Едет он дальше. В одном месте собралась огромная толпа народу, а над нею недоступно возвышается один человек. Люди изо всех сил стараются докричаться до него, однако он не отвечает, лишь рукою машет. Толпа не понимает его повелительные жесты, и он, как видно, не понимает собравшихся. Почему так? Тоже нет никакого объяснения.

Царь дальше держит путь. Видит: лежит на дороге большой камень. Какой-то человек хочет поднять его, но не может. Тогда положил он поверх этого камня другой, еще побольше, и сумел поднять до самой груди. Добавил еще третий камень, потяжелее остальных, — и вовсе легко вскинул на вытянутых руках. Удивился царь, недоумение овладело им.

Подъехал он к реке, заметил на берегу раскидистый дуб. Решил остановиться под ним, вскипятить чай, отдох­нуть и перекусить с дороги. Подошел к дереву — там под раскидистой кроной сидит дервиш*.

—  Ассалям агалейкум! — вежливо обратился к нему царь.

Дервиш обернулся и, здороваясь, протянул обе руки:

—  Вагалейкум ассалям! Присаживайся рядом, стран­ник.

—  Сейчас я наберу воды из реки, поставлю чай кипя­тить, — сказал царь.

—  Не надо, не возись. Чаю и у меня достаточно, на обоих хватит. Садись.

—  Ладно, — согласился царь.

За скромной трапезой они разговорились.

—  В нашей стране творится немало дива-дивного. Иногда происходят такие вещи, что неподвластны здра­вому разуму, — произнес дервиш. — Ну, сынок, поведай о том, что видел в пути.

—  Пересказывать то, что слышал — пустое дело. Луч­ше расскажу о том, что видел, — начал царь. — А видел я то, как люди землю вспахали, хлеб посеяли, начали жатву. Оглянуться не успел, как они поднесли к собранным снопам огонь и сожгли их. Думаю, что тут заложен какой-то свой особый смысл.

—  Эге, хотя ты и одет просто, но, как вижу, человек не простой. Очень наблюдательный и думающий. А тому, что ты рассказал, есть объяснение: когда ты есть — все перед тобой угодничают, но стоит тебе уйти, как сразу стремятся сжечь, то есть избавиться.

Царь мысленно согласился, так как он и раньше замечал подобное поведение со стороны приближенных, окружающих трон.

—  Дальше было вот что, — продолжал он рассказ. — Увидел я большую толпу народа, над нею возвышается один человек. Все кричат, и не понять, то ли хотят спустить его вниз, то ли еще что-то сделать.

—  Это народ царю кричит, да не может докричаться. Не слышит он. Тебе тоже так будут кричать, — сказал дервиш.

Затем странник поведал о человеке, поднимавшем камни.

—  Все это можно истолковать так, сынок, — ответил дервиш. — Кто-то, допустим, никогда в жизни не лгал, не воровал. Он удерживал себя от греха, думая не только о себе, но об отце и матери, братьях и сестрах: мол, если согрешу, то пятно позора ляжет и на них. Совершить преступление впервые так же тяжело, как поднять тот первый камень. Но тот человек положил камень на ка­мень — и до груди поднял. Если уж один раз солгал, если совершил преступление, то во второй раз сделать это уже легче. А потом человек и вовсе не может остановиться, все ему становится нипочем. Но ты еще не во всем открылся мне. Какая твоя главная цель? Царь признался:

—  Слышал я, что в одном городе живет очень умная и красивая вдова. Я хотел встретиться и поговорить с ней — может быть, она пошла бы за меня замуж.

—  Оставь эту мысль, странник. Пустое дело надумал, возвращайся обратно. Эта женщина прошла через объятья многих мужчин, и ни с одним не могла ужиться. Я ее знаю, наша родственница она, — пояснил дервиш. — Не­ужели в своем городе не сумел ты найти себе пару? Или у вас нет хороших женщин?

—  Есть-то есть, много сватов я посылал, да возвра­щались они с отказом. Никто со мной считаться не захотел.

—  Ты ошибаешься, сынок, — возразил дервиш. — Твои сваты не за тебя просили. Они себе забирали тех жен­щин, которых ты присмотрел.

Запомнил царь слова дервиша. Вернулся домой, устроил проверку. В самом деле, так все и было. Везиры шли от его имени, а невест забирали себе. Если же им не хотели отдавать, то они возвращались с отказом. Он же ни у кого не спросил, кому отказывают, за кого не хотят выдать дочь. В голову ему это не пришло, надеялся, что люди преданные, свои. И вот начал он вызывать к себе сватов по одному, требуя ответа. Пытал тех, кто не признавал свою вину, а тем, кто признался, вынес суровое порицание и даровал жизнь. Свершил он суд над теми своими приближенными, которые при нем притворялись верноподданными, а в его отсутствие готовы были пустить прахом все царство.

Когда во дворце был наведен порядок, царь послал очень надежного человека к той девушке, к которой сватался в самый первый раз, и получил согласие. Мулла прочитал никах, сыграли свадьбу. На свадебном пиру, как и положено, были скачки, состязались борцы, играли кураисты, пели певцы, плясали танцоры.

Бочонками были кумыс, медовуха, много бузы.

Чашу держи, сват, закусывай казы**. В таком веселье прошла неделя. И я на той свадьбе был, кумыс и медовуху пил.

На свете и такое вот происходит.

---

* Дéрвиш — муж. Мусульманский нищенствующий монах-аскет, факир. (Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949-1992.)
** Казы — колбаса из конины у народов Средней Азии и Поволжья. (Источник: «Кулинарный словарь» compiled by EdwART, 2008.)

Башкирское народное творчество. Том V. Бытовые сказки. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1990. — 496 с. Составитель А.М. Сулейманов.

Как бедняк искал причину неравенства людей

В давние времена жил один старик. В крайней бед­ности жил. Сорок лет пас чужое стадо. Однажды отпра­вился он в путь, решив узнать, почему одни живут хо­рошо, а другие очень плохо, хотя все люди на вид оди­наковы. Ехал он, ехал, доехал до леса и видит человека, творящего молитву.

—  Я сорок лет пас чужое стадо, жил в бедности, увижу ли я когда-нибудь хорошую жизнь? — спросил бедняк.

—  Я сорок лет творю молитвы, — ответил тот чело­век. — Ладно, я твое желание до бога доведу, давай за это твою лошадь и еду.

Оставив лошадь и еду, пошел бедняк дальше. Шел, шел и зашел в один дом. Тут его накормили-напоили, дали хорошую одежду. Оказывается, жили в этом доме шестеро разбойников, которые грабили только баев. Проводили они бедняка, дав еду еще и на дорогу. Продол­жая свой путь, встретил бедняк одного мудреwа. Расска­зал ему о своем житье-бытье, о том, зачем отправился в путь и что в пути увидел.

—  Человек, творивший молитву, обманув тебя, ото­брал все, что ты имел, — сказал мудрец. — Всю жизнь он обманывает людей и живет за счет тех, кто добывает пищу в поте лица. На том свете гореть ему в аду. А тем разбойникам уготовано место в раю, потому что они от­бирают у баев награбленное богатство и раздают таким, как ты, беднякам. В сравнении с творящим молитвы они делают правое дело.

Посоветовал мудрец старику не верить ни баям, ни творящим молитвы. На обратном пути бедняк зашел к разбойникам и передал им слова мудреца. Разбойники проводили его, дав много золота, другого добра и еды на дорогу.

Башкирское народное творчество. Том V. Бытовые сказки. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1990. — 496 с. Составитель А.М. Сулейманов.